— Ты дитя мое, плоть от плоти, кровь от крови. Но недостоин короны монарх, что ради семейных уз любит неправду.

— Я не мог сказать неправду!!

— Но и правду сказать не можешь. Стало быть, совесть твоя нечиста.

— Отец, я сожалею о содеянном!.. — Алуин в отчаянии сжал кулаки. — Будь у меня возможность повернуть время вспять, я не сделал бы этого вновь! Но он…

— Я не вижу на тебе следов, достойных плети.

— Я не смогу просить у него прощения! В конце концов, я принц!

— Умение просить прощения — признак не слабости, но мудрости и силы. Слабому для того не хватает воли, смелости и достоинства. Гордому застит глаза самомнение. Не признающий своих ошибок не научится на них.

— Не могу. — Алуин застыл, опустив кулаки, с судорожно подрагивающей челюстью. «Как перед казнью», — подумал Ингеральд. — Не заставляй меня. Ты требуешь невозможного.

— Видишь разделение, падение и раздор внутри, когда нам наиболее следовало бы сплотиться? В твоих силах усмирить бурю… коли не смог ты удержаться от чужой невесты.

— Она моя жена! Не говори так, отец, ты знаешь, что это невозможно! Я никогда более не смог бы полюбить!

На миг Ингеральд позволил себе закрыть глаза, собирая терпение. «А когда непотребство начало твориться под самым его носом, король деликатно промолчал».

— Думается мне, это прошло бы, если не раньше, то за пару веков. К тому времени набрался бы ты и немного ума.

— Пару веков?!

— Это время сейчас только кажется тебе долгим. Возвращайся в зал — и не покидай его. Постой. — Поманив сына, Ингеральд протянул к нему обе руки ладонями вниз, пальцы согнуты. Опалово-голубые, лазурные, аквамариновые, виридиановые блики заиграли под неровным светом. — Еще один урок. Что это?

— Перстни, — пожал плечами Алуин.

— Это символ власти короля. Знаешь ли, чьи руки их создали? — Юноша поджал губы. — Эйруина Прекрасного и Лайзерена, Рожденного под Хвостатой Звездой…

«Безумного», — подумал принц.

— …Фрозенблейдов. Власть держится на подданных.

* * *

— Он даже не понимает, — с болью проговорил Ингеральд, когда за Алуином закрылась дверь, — что связывает этим и самого себя.

— Отдохни, мой зимний день. — Солайя накрыла ладонью пальцы супруга, тот сплел их со своими. Не менее остро она переживала деяния младшего сына, но не позволяла себе опустить руки. Ингеральд нуждался в ней. — Сегодня воистину нелегкий и великий день для всего Исналора. Он ждет тебя: не растрачивай силы. Остальные вопросы подождут и до завтра, — она бережно убрала платиновую прядь с его лица, коснулась щеки, — или до новой седмицы.

— Не могу, — признался Ингеральд. — Оно отравляет меня, как чистый яд ночного фрукта. Не отыскав противоядия для сердца Лаэльнэторна, напрасно будет трудиться лекарь, исцеляя члены. Дети наши выросли, мое зимнее утро, а с ними и когда-то невинные проступки. — И с тонкой улыбкой прибавил: — Должно быть, я старею. Не признаки ли это слабости?

— Ты просто устал, мой зимний день.

— Верно. Скоро придет время Ранальву принять корону. Но я желаю устроенным оставить ему Исналор.

Король открыл оправленный в бронзовые нити полупрозрачный зеленоватый пузырек, который носил на поясе и, смешав несколько капель в ладони, начал наносить на лоб и виски мятное и лавандовое масло. Впереди еще долгий день, возможно, полный неожиданностей и стратегических решений. Печально знакомая тяжелая пульсация, что охватывает голову и отвлекает на себя, не должна вмешаться в расчеты. Солайя наклонилась к нему — помочь. Потом перехватила его взгляд, завороженно склонилась еще ближе. Краткий миг нежности прервало объявление слуги от двери. Сначала вошел канцлер Сельвер и верным темным изваянием застыл по правую руку от кресел. Когда судит сам монарх, канцлер исполняет роль высшего свидетеля. Следом явился писарь.

В этот раз лорд Нальдерон предстал перед королем отрешенным и бесстрастным. Изможденное лицо, запекшиеся губы, безучастный взгляд.

«Выгоревший», — отметил Ингеральд. Дурной знак для столь юного эльнора, если тот не найдет вскоре силы вновь разжечь в душе огонь жизни.

— Я виновен перед Его Высочеством, мой король. Потеряв голову, совершил преступление, о котором сожалею, и готов понести любое наказание.

Глухой, сорванный голос роняет слова без всякого чувства.

— В чем заключается твоя вина?

— Вижу, что того не желает принц, но если вы прикажете, открою все.

Ингеральд поднял ладонь.

— Не стоит. В этом вы с ним удивительно единодушны. Он осудил тебя за тяжкое оскорбление, однако, в отличие от тебя, бодр, цел и невредим. Стало быть, то было оскорбление словом. Или ты потерял голову и ударил его, за что, несомненно, подлежишь серьезному наказанию.

Вот и случилось. Слишком долго бегал он от неизбежного.

Король слегка подался вперед, пристально рассматривая безмолвно преклонившего перед ним колено оружейника. Из-за двери донесся дружный приглушенный смех — возможно, это Кейрон не ограничился музицированием.

— Слушай мой суд. В кейол саэллон безвинно ты был отлучен от должности, заключен в собственном доме, покрыт поношением. Да вменится тебе теперь за дело. Работа, к которой ты вернулся, для тебя все еще тяжела. Не появляйся в Лаэльнэторне в течение года, этот день не в счет. Поскольку же успел ты вкусить наказания чрезмерного, против закона, остальные снимаются с тебя. Иди и служи династии Лаэльнэтеров, как обещал.

Наль осторожно поднял взгляд. Впрочем, ни тень облегчения, ни проблеск радости не оживили его лица.

— Снова, Ваше Величество? Вы слишком добры ко мне после всех доставленных разочарований.

— Назови хоть одно.

— Нарушенное слово, опоздание на корабль из Мидгарда, когда меня ждали здесь. Нынешние большие нестроения Лаэльнэтерам. Опоздание более чем в луну, выход на работу, что до сих пор завершаю с помощью лорда Мадальгара. Теперь это.

Слабая улыбка коснулась даже не губ Ингеральда — глаз. Он протянул Налю руку. Медленно, словно по тонкому льду, юноша приблизился и поцеловал унизанную фамильными перстнями кисть. Без малого все драгоценности эти — творение Фрозенблейдов.

— Иди.

Гул голосов и плавная, струящаяся музыка тронного зала. Пол казался зыбким. Говорят, чернильный напиток Мидгарда придает бодрости и сил, поднимает дух. Возможно, такое воздействие он действительно оказывал на людей. На себе Наль этого практически не заметил. Лорд Гервальд и леди Шириэль пили из любопытства, чтобы более смешаться с франкскими аристократами, потом ради необычного вкуса и по привычке. Быть может, узнать у скерсалорцев, не окажется ли у кого с собой этого заморского чудодейственного эликсира, и попробовать еще раз?

— Лорд Нальдерон, — перед глазами появилась Вартальда Кетельрос. Шелковое платье цветов Дома — лиловое с зеленым, черным и золотым шитьем, словно заросли диких лесных ягод. На тонкогубом холеном лице тень, причины которой