«За что вы любите свою пару?

— …Вот же интриганка… Ну хорошо. Я его люблю… просто потому что он — это он. Так достаточно?

— …Если честно, с удовольствием почитал бы, что Эмма ответила. И даже не знаю, ответила ли она вообще. А я скажу так. Любят не за что-то. Любят просто потому, что любят. Потому что встретил — и все, уже не можешь отпустить. И дышать без этого человека тоже не получается. Он просто становится твоим воздухом, без которого — пустота. Так достаточно?»

Да, этого действительно достаточно.

С моей руки опадают последние крохи чужой магии — как пепел облетевших листьев, как взмах крыла ночной бабочки, как эхо прошлых ошибок, которые я не хочу больше совершать.

Морвин все так же стоит у окна неподвижно — и в сгущающемся сумраке, расцвеченном звездами кристаллов, я вижу лишь темные очертания его тела. Вижу, как он опирается локтями на узкий подоконник, вижу контуры бесконечных плеч и рельеф спины… У меня словно посветлело в голове. И все, что казалось таким сложным, стало вдруг предельно, до боли простым.

— Ты не спишь, Ледышка? Это хорошо. Я тут много думал… и хотел поделиться тем, что надумал.

Он прерывается на мгновение, наверное, ждет от меня каких-то слов, но они все разбежались. И я молча слушаю, замерев на середине движения. А он продолжает.

— Прости за то, что сразу не поделился планами. Они были во многом спонтанными… но это меня не извиняет. Да, я пришел в твой мир за тобой, за своей Маэлин. Но одновременно хотел понять, кто же так сильно желает зла моему народу — насылает Зверей и Кары, разрывает ткань мироздания, заставляя на месте израненной границы меж мирами расцветать Цветы зла… И когда я узнал, что у тебя ледяная магия, что волшебный Замок может многократно ее усилить… я подумал, что возможно, судьба не случайно привела нас друг к другу. Что быть может ты — единственный шанс на исцеление моего мира. И я отчаянно боялся неосторожным словом все разрушить. Боялся именно того, что в итоге и случилось — ты подумаешь, что я с тобой только из-за этого.

Он снова замолкает, словно ждет, что я опровергну его страх. Но у меня не получается издать ни звука — голос не слушается от волнения.

Морвин выпрямляется, вцепляясь ладонями в край подоконника. Но по-прежнему не поворачивается ко мне лицом.

— К тому же, есть еще кое-что, Ледышка. Я уже говорил тебе как-то раз — терпеть не могу заранее рассказывать о планах. Вообще обсуждать какие-то планы вслух. Прозвучит глупо… но это из детства. Однажды вечером… много лет назад, когда в нашем мире еще бывали грозы… мы с отцом и старшим братом обсуждали планы на завтрашний день. Собирались пойти на рыбалку. Мать с сестрой… решали, что приготовить из нашего улова. Хотели испечь рыбный пирог. А ночью взорвался Ирианар. Вулкан, который все считали уснувшим. И с тех пор я терпеть не могу обсуждать планы. Тем более такие важные, как те, что были у меня на день, когда мы с тобой должны были обрести свой Замок. Вот из-за всей этой ерунды я и не поговорил с тобой по-человечески… когда было еще не поздно.

Больше не могу этого выносить.

Срываюсь с места, вскакиваю с постели и бегу к нему. С разгону, с разбегу — влетаю в любимую спину, прижимаюсь всем телом, обнимаю, утыкаюсь лицом.

Морвин вздрагивает, медлит секунду, а потом сжимает крепко мои запястья, скрещенные у него на груди.

Тогда начинаю рассказывать я. Обо всем, что случилось за эти дни. О злой магии, которая опутала мой разум паутиной лжи. И чем дальше говорю, тем сильнее, до боли, он сжимает мои руки. Наконец, выговариваюсь, выдыхаюсь, пересохшим горлом шепчу последнее, что хотела сказать.

— Давай просто обещаем друг другу, что больше никогда?.. Больше никаких секретов. Что мы теперь — и правда «мы». Вместе. Что бы ни пришлось…

Он поворачивает мою правую руку тыльной стороной запястья к себе. Вспыхивают очертания призрачного паука, которые постепенно бледнеют и исчезают без следа. Целует это место, и теперь там только след от его поцелуя, и больше ничего.

Медленно, не отпуская моей руки, поворачивается ко мне.

Меня штормит и качает от противоречивых чувств.

Морвин смотрит на меня пристально и как-то по-особенному пару мгновений, но по-прежнему молчит. А мне так хочется влезть ему в голову и понять, о чем он думает сейчас…

А потом он вздыхает и порывисто обнимает меня, прижимает к себе до хруста костей. Говорит мне куда-то в шею голосом, приглушенным от обуревающих эмоций.

— И все-таки в этом мире ты не останешься…

— Морвин!!.. — готовлюсь спорить я до последнего, но он продолжает.

— …просто обгоришь вся и облезешь до самых косточек, Ледышка. Поэтому когда все закончится, мы уйдем в твой мир. Вместе так вместе. Хочешь со мной спасать мироздание — так и быть. Но после…

Отрывается от моей шеи и снова испытующе смотрит в глаза. Берет аккуратно за подбородок и приподнимает мое лицо.

— В этом мире я уже назвал тебя своей женой, будет странно повторно проводить обряд. Так что поженимся, как только вернемся в твой.

— Умгу.

Могу только мычать как дурочка, потому что сердце разрывает ослепительное счастье.

— Жаль, что выбросил кольца… скую тебе новые.

— Я их подняла.

На его губах играет улыбка, в глазах разгораются знакомые лукавые огни. Он снова возвращается ко мне — и я снова чувствую, что живу.

— Какая у меня предусмотрительная невеста. Только бедовая немножко. Оказывается, стоит отпустить на шаг — и она умудряется или в шкаф угодить, или заклятие поймать… так что больше не отпущу.

А потом мы срываемся — и впиваемся друг в друга всей силой накопившегося за время разлуки голода.

Упоительные, сумасшедшие поцелуи — до боли в губах. Объятия — до жара на коже от вплавленного в меня черного пламени.

Он целует мои веки, лицо, шею, прижимает все крепче… И огненной спиралью внутри закручивается желание — от каждого слова, выдохнутого хриплым шепотом мне в волосы.

— А завтра… ты успешно пройдешь испытание Храма Великой Матери.

— Умгу.

— Твое имя… когда я впервые ощутил его на языке, оно звучало как поцелуй.

— Я всегда знала, что в глубине души ты — неисправимый романтик.

— Люблю тебя, Эмма.

— И я тебя лю…

И небо обрушилось на меня, и придавило всей своей тяжестью. И я плыла среди звезд, подчиняясь музыке небесных сфер, подчиняясь ритму движения созвездий — древнему, как сама жизнь. И плавящий жар этого неба был везде — вокруг меня и на мне, на каждом сантиметре моей кожи, распыляя меня на молекулы и собирая вновь — во что-то новое, неизведанное. А потом стал и во мне.