Голубовато-серое зеркало бухты, темно-таежная сопка, похожая на тучу, опустившуюся под своей тяжестью к самой воде, а над нею – легчайшие пушистые облака, окрашенные золотисто-красными лучами ушедшего за горизонт солнца, отсветы которых мимолетно касались бумаг на письменном столе, – все настраивало на благостный отдых и умиротворенность. Однако разговор двух владык – духовного и административного – отнюдь не был благостным.

– Полагаю, не токмо знакомства ради с краем сим пожаловали вы сюда, многоуважаемый Николай Николаевич, а и для воплощения славных замыслов своих? – Обычно добрые глаза владыки посуровели, в них засветилась могучая воля.

Да, подумал Муравьев, человек с такими глазами не останавливается перед препятствиями, и счастлив в делах будет тот, кто заполучит его в союзники, а тем более в соратники.

– Вот и начнем, не откладывая, – мягко сказал он. – Мне доподлинно известно, владыко, что еще девять лет тому назад, будучи в Петербурге, после рукоположения вас в сан епископа, вы обращались к государю с предложением о возвращении Амура.

Иннокентий помрачнел.

– Государь отнесся с превеликим интересом. Сказал, что хотел бы выполнить завет бабки своей, Екатерины Великой, которая считала, что, если бы Амур служил лишь для продовольствия Камчатки, и то стоило бы России занять его. Что с такими же прожектами к нему обращались и Крузенштерн, и Литке, и генерал-губернатор Сибири Лавинский. Знаю, что после меня ваш предшественник Руперт писал императору о том же. Однако на пути всех прожектов непреодолимой преградой стоял граф Нессельроде…

– Он и сейчас стоит, – вставил Муравьев.

– Вот-вот, – вздохнул владыко. – И не обойти, не объехать.

– Прежде все действовали поодиночке, а теперь нас двое. – Генерал вссм телом подался е владыке. – И для большего единства действий хочу просить вас обратиться к Святейшему Синоду с просьбой включить в Камчатскую епархию Якутскую область. Я, со своей стороны, буду только содействовать. Что скажете, ваше преосвященство?

Владыко разлил по стопкам густое темно-синее вино, жестом пригласил к распитию и, только пригубив наливки, сказал:

– Скажу, что предложение ваше велми и велми своевременно. Вы, конечно, знаете, что я был в Якутске. Не скрою: присматривался к богослужебной деятельности. Тяжко братьям моим во Христе: якуты и тунгусы церковно-славянского не понимают, суть службы во храме для них тайна за семью печатями, а потому Богу душу свою не открывают, духовной пищей обделены. На Уналашке Бог сподобил меня перевести некоторые богослужебные книги на алеутско-лисьевский язык, и алеуты охотно пошли во храм. Тако же и в Якутии надобно – перевести на якутский книги Священного Писания и службы вести на понятном для них языке. Но это – задача не на один год.

– Все задачи наши не на один год, – сказал Муравьев. – На некоторые жизни может не хватить и даже вдвоем нам их не решить. А потому надо растить единомышленников. Но об этом чуть погодя. – Он вздохнул. – Сегодня я бегло осмотрел порт и бухту и укрепился во мнении, что главный порт России на Востоке должен быть здесь, в Петропавловске. Такой замечательной бухты, как Авачинская, найдется не столь уж много. Об этом еще Лаперуз писал, а его не только мы читаем, но и соотечественники, и англичане. И я с содроганием душевным со дня на день жду, что появятся тут французские и английские мореходы, да не китобои, которые уже заполонили все Охотское море, а фрегаты военные. А у нас и защититься нечем – ни людей, ни артиллерии. Раз или два в год через полмира приходит транспорт, вон, как «Байкал» Невельского, – сколько он пушек привезет, сколько пороху и ядер? А иначе – посуху, на вьюках – это же курам на смех!

Генерал взволновался и, как обычно в таких случаях, вскочил и заметался по кабинету – ему не хватало пространства, чтобы выразить свои чувства.

– Да-а, – прогудел Иннокентий. – Посмотрел я в России железную дорогу – вот что надобно в Сибирь тянуть. И не токмо в Сибирь, а и на Камчатку и даже в Русскую Америку! На лошадях Россия новые земли не освоит.

– В Америку не надо, – усмехнулся Муравьев. – Америка для нас – груз непосильный, а потому следует от него избавляться. Знаю, знаю, что вы противник подобного действия, – заметил он протестующее движение владыки, – но об Америке разговор особый, по крайней мере, не сегодня. Железная дорога, владыко, – это замечательно, это было бы решение сразу всех проблем, но она – дело будущего и весьма далекого, боюсь, мы с вами до него не доживем. Наш единственный путь – это Амур! До Забайкалья дороги имеются, а дальше – по Амуру, в устье которого должен быть перевалочный порт, и тогда нам сам черт не брат! Тогда восточные берега России будут под надежной защитой! А начинать надо с Петропавловского порта и уже сегодня ставить сюда человека, который займется его укреплением.

Муравьев успокоился и вернулся в свое кресло. Пригубил винца и продолжил:

– У меня есть две кандидатуры на должность военного губернатора Камчатки, о которых я хотел бы с вами посоветоваться. Вы обоих хорошо знаете, поскольку почти десять лет эти места входят в вашу епархию. Это начальник Охотского отделения Русско-Американской компании капитан второго ранга Василий Степанович Завойко и командир Охотского порта капитан второго ранга Иван Васильевич Вонлярлярский. Ваше мнение, владыко?

– М-м-м, – смущенно заерзал в кресле Иннокентий, – оба кандидата хороши, а я в делах военных ничегошеньки не понимаю. Избавьте меня от выбора, сын мой, не достоин я решать такие судьбоносные вопросы.

– В делах военных, владыко, тут понимаю один я, да, пожалуй, еще немного адъютант мой и товарищ боевой штабс-капитан Вагранов. Остальные пороха не нюхали и дай бог, чтобы не довелось его понюхать. Так что выбирать надо по чисто человеческим качествам, особенно внутренним. Что они из себя представляют внешне, я, положим, уяснил, а вот что у них за душой – это можете знать только вы как духовный пастырь.

– Ежели вы имеете в виду их исповедание, – сурово сказал владыко, – то сие есть тайна божественная и посягать на нее никому не дозволено.

Муравьев замахал руками:

– Что вы, святой отец! Что вы! Ни на какую тайну я не посягаю, а знать хочу лишь ваше сравнительное мнение об этих в высшей степени достойных кандидатах.

И замолчал в ожидании. Иннокентий долго ворочался в кресле, пыхтел, отпивал вина из стопочки, казавшейся наперстком в его огромной ладони, и вдруг напрягся, вскочил, наклонившись к генерал-губернатору и громким шепотом сказал:

– За Лярского я одной руки не подам, а за Завойко постою обеими руками, всем телом и всей душою!

И тяжело, как обреченный, рухнул обратно в кресло, так что оно затрещало, а ножки подозрительно поползли по некрашеным половицам.

– Вот спасибо, владыко! – возрадовался Муравьев. – Вы положили конец моим сомнениям. Теперь я со спокойной душой буду добиваться назначения камчатского военного губернатора, а пока дождемся прибытия Завойко – как мне Машин сказал, он на днях прибудет по делам компании – и тогда займемся подготовкой обороны Петропавловска на случай агрессии англичан или французов. Вон как плотно они насели на Китай, как бы с разбегу и до нас не добрались. Выберем для начала места установки артиллерийских батарей на побережье бухты.