— Ив… — он уже смертельно жалел о своих словах. — Ив, я не это…

— Лукас, — в тон ему повторила она. — Лукас. Марвин спас Эдрика. Он тонул, а Марвин спас его, хотя в тот день я была ему врагом. А ты бы что сделал на его месте? Ты спас бы моего сына, зная, что он не от тебя?

Она знала его.

Ив из Мекмиллена, ты меня знаешь, подумал Лукас, чувствуя, как она удаляется от него в немыслимую даль — куда дальше, чем была все эти годы. Но она знала его лучше, чем кто-либо в его жизни. И потому ему даже не было нужды отвечать на вопрос.

Но он мечтал расплатиться с собой за собственную глупость — за все глупости разом — и сказал:

— Ты не понимаешь, Ив. Он потому-то и спас, что ему всё равно. Он не любит тебя, не ревнует, ему не больно смотреть на чужое дитя от тебя…

— Что ж, тогда я предпочитаю его нелюбовь твоей любви, — сказала Ив, и этим поставила точку в их истории, которая длилась семь недель и один день, но отняла у обоих восемнадцать лет. И хорошо, если не больше. — Ты всё сказал? Тогда я больше тебя не задерживаю.

— Я не уеду, Ив.

— О, ну конечно же… Что тебе нужно?

— Я приехал за Марвином. Я весь этот путь проделал ради него.

«А не ради меня?» — спросили её глаза с улыбкой, и в вопросе не было горечи, только понимание, от которого ему хотелось кричать. В её взгляде промелькнула былая нежность, и Лукас вновь с обжигающей ясностью понял, что она всегда, всегда понимала его, и, несмотря на это, всегда любила.

— Оставь его в покое, Лукас. Оставь нас в покое, наконец.

— Я не могу. Он похитил королевского наследника, сына герцогини Пальмеронской. Мне приказано вернуть их обоих. Я не уеду, пока не поговорю с ним. Но обещаю тебе, что не стану его ни к чему принуждать.

— Ты никогда этого не делал, — с презрением сказала Ив. — Ты же Птицелов.

Она повернулась к столу и задула все свечи, кроме одной.

— Отдохни и поспи. Завтра уедешь. Я не позволю тебе оставаться под одной крышей с моим сыном. Здесь неподалёку есть охотничий домик, мой егерь проводит тебя туда. Там есть всё необходимое. Дождёшься Марвина там. Он уже поправился, но ему надо немного окрепнуть. Через несколько дней я пришлю его к тебе.

— Он знает, что я здесь?

Её улыбка стала колкой.

— А ты как думаешь?

Ив поправила приборы на столе, разгладила подвернувшийся уголок скатерти, будто прилежная служанка. Потом выпрямилась и пошла к двери. Лукас смотрел, как она уходит, и понимал, что ему нечем и незачем её останавливать. И он сказал — не ей, но через неё:

— Скажи ему… Скажи, что я всё равно поймаю его. Теперь я должен. Это единственное, в чём я ещё уверен.

Ив взяла подсвечник с огарком, стоящий на комоде, и обернулась в последний раз.

— Может быть, тебе пора наконец научиться сомневаться, — сказала она и вышла.

Дверь за ней закрылась.

Некоторое время — как потом выяснилось, восемь дней — прошло в болезненных падениях из мрака в туман и обратно во мрак.

Туман был холодным и сырым, окунувшееся в него тело бил озноб, а голоса, продиравшиеся сквозь белёсую пелену, хохотали как безумные и несли полную чушь. Марвин трясся от ужаса, а иногда от стыда, если узнавал в говоривших Гвеннет, Робина Дальвонта или Рысь. Он думал, они приходят мучить его за то, что он с ними сделал, но, кажется, они даже не знали, что он здесь.

Во мраке голосов не было, да и ничего не было, кроме самого мрака, душного, плотного, забивавшегося в рот и ноздри, залеплявшего глаза и связывавшего всё тело, так что Марвин не мог даже метаться, только падал и падал сквозь вязкую тьму, будто в болоте тонул. Это было ещё гаже, чем туман, но зато здесь по крайней мере не было голосов.

Между мраком и туманом порой случались краткие проблески ясности, когда Марвин понимал, кто он и где находится. В первый такой проблеск он подумал, что опять попал в Нордем, и твёрдо решил, что это уже в последний раз, поэтому чуть не вышиб глаз человеку, который как раз в этот момент делал ему перевязку. На этот бессмысленный порыв ушли все его силы, и следующий проблеск случился нескоро. Стоял день, Марвин открыл глаза и тут же со стоном закрыл их, ослепнув от ударившего в лицо солнца, поэтому дальше мог только слушать.

— Заражение вот-вот распространится на всё тело. Руку придётся отнять, хотя я не уверен, что и это поможет…

Голос оборвался изумлённым вскриком, когда Марвин стремительно выбросил вперёд руку — ту самую, на которую покушался этот ублюдок — и сгрёб костоправа за грудки.

— Только попробуй, — зловеще предупредил он и снова потерял сознание.

В следующий проблеск Марвин сразу же схватился одной рукой за другую, лихорадочно провёл ладонью по всей её длине, от плеча до пальцев. Облегчённо вздохнул и вдруг почувствовал запах базилика. Этот запах будил в нём какое-то смутное воспоминание, но затопившее Марвина мгновением раньше облегчение было слишком сильно, чтобы думать о чём-то другом, и он снова вздохнул и соскользнул обратно во мрак.

Потом он наконец понял, что пришёл к месстрес Ив из Мекмиллена. Воспоминание об этом было путаным и обрывочным, Марвин не помнил, что говорил ей, но знал, что она его приняла. Он попытался понять, не видел ли её между мраком и туманом, но так и не смог, и это его расстроило. Проблески ясного разума случались всё чаще, и Марвин ждал их с нетерпением, всякий раз всё настойчивее выкарабкиваясь из мрака и мглы и всё сильнее сопротивляясь, когда они звали его назад. Он хотел подольше задержаться в реальности, чтобы увидеть Ив и сказать ей, что он не принёс в Мекмиллен зла.

Недели через две он сообразил, что можно её просто позвать.

— Где твоя хозяйка? — спросил он женщину, которую увидел, когда открыл глаза. И вдруг понял, что лежит в горячей воде, полностью обнажённый, а эта женщина осторожно водит мокрой тканью по его животу. Ткань была мягкая, вода — приятная, живот пощипывало, и в кои-то веки Марвин ощущал что-то, кроме боли, но он всё равно рассвирепел — так, что женщина отшатнулась от одного взгляда на его лицо.

— Это ещё что такое?! Где твоя хозяйка, отвечай! — рявкнул он и, вцепившись обеими руками в края бадьи, рывком поднялся. Вода с шумом ринулась вдоль его тела, заходила в бадье, расплёскиваясь по полу. Под взглядом оторопело хлопающей глазами женщины Марвин выпрямился во весь рост и решительно переступил через край бадьи. Падая, он больно ударился затылком об пол и разозлился ещё сильнее, и злился даже в темноте, которая немедленно воспользовалась ситуацией и, ловко подхватив его, потащила за собой.

Когда Марвин открыл глаза, Ив смотрела на него с укором.

— Ну и что прикажете с вами делать? — поинтересовалась она. Марвин попытался смочить горло слюной, потом долго придумывал достойный ответ. Наконец начал: