Я роняю буррито. Ответ мне известен. Я не желаю в этом признаваться, но уже знаю ответ.

* * *

Вернувшись в лабораторию, я провожу щекочущий нервы эксперимент. Сам эксперимент не столь уж волнителен. Просто я догадываюсь, какие получу результаты.

Космогорелка Рокки все еще у меня. Это единственный прибор на борту, который, раскалившись, диссоциирует ксенонит. Благодаря построенной Рокки системе туннелей на корабле полно ксенонита. Я режу перегородку в спальном отсеке. За один подход получается отрезать совсем немного – приходится ждать, пока система жизнеобеспечения не охладит воздух. Надо сказать, космогорелка производит очень много тепла.

Наконец, у меня получается четыре неровных кружка примерно по два дюйма в диаметре. Да, дюйма. Когда я нервничаю, невольно начинаю мыслить в единицах имперской системы мер. Американцем быть непросто, ясно вам?

Я поднимаюсь с кружками в лабораторию и подготавливаю эксперимент. Наношу суспензию с астрофагами на один кружок и накрываю его другим. Эдакий бутерброд с астрофагами. Вкусно, если, конечно, удастся прогрызть ксенонитовый «хлеб». Соединяю оба кружка эпоксидным клеем. И делаю второй такой же «бутерброд». Затем собираю еще две похожих конструкции, только вместо ксенонита вырезаю диски из обыкновенной пластмассы.

Итак, у меня четыре герметично закупоренных образца астрофагов – два между ксенонитовыми дисками и два между пластмассовыми. Все четыре снаружи запечатаны эпоксидной смолой. Беру два прозрачных плотно закрывающихся контейнера и ставлю на лабораторный стол. В каждый контейнер кладу по ксенонитовому и пластмассовому «бутерброду».

В шкафу с образцами у меня несколько металлических флаконов с обыкновенными таумебами. Там оригинальные образцы из атмосферы Эдриана, не выведенные нами таумебы-82,5. В первый контейнер я ставлю флакон, открываю и быстро закупориваю эксперимент. Это крайне опасная стратегия, но я хотя бы знаю, что делать в случае прорыва таумеб. Пока у меня не закончился азот, можно не волноваться.

Подхожу к первому биореактору в карантинной зоне. С помощью шприца забираю порцию зараженного таумебами воздуха из контейнера и немедленно закачиваю туда азот. А отверстие от иглы заклеиваю лентой.

Вернувшись к лабораторному столу, плотно закрываю второй контейнер и с помощью шприца впрыскиваю туда таумебы-82,5. Дырочку от иглы тоже заклеиваю лентой.

Подперев руками подбородок, смотрю на два контейнера на лабораторном столе.

– Ну, маленькие проныры, покажите, на что способны…

Примерно через два часа я вижу результаты. Мои опасения подтвердились, а надежда рухнула окончательно.

– Черт… – тихо ругаюсь я.

Астрофаги между ксенонитовыми дисками в эксперименте с таумебами-82,5 исчезли полностью. Астрофаги между пластмассовыми дисками остались на месте. В другом эксперименте оба образца астрофагов по-прежнему целы. Вывод: «контрольные» образцы (пластмассовые диски) доказывают, что эпоксидка и пластик для таумеб непреодолимы. Зато в эксперименте с ксенонитовыми дисками картина совсем иная. Таумебы-82,5 проникают сквозь ксенонит, а обыкновенные таумебы – нет.

– Вот я тупица! – хлопаю себя по лбу я.

Ох, каким же умником я себя возомнил! Все это время в биореакторах сменялись поколения таумеб. Я использовал эволюцию в своих интересах! Вывел азотоустойчивых таумеб. Я молодец! Сообщите, когда я смогу забрать Нобелевскую премию!

Мда… Я, конечно, вывел таумеб, которым не вредит азот. Но эволюции плевать на мои желания. И она не ограничивается лишь одним изменением за один раз. Попутно я вывел таумеб, способных выживать… в ксенонитовых биореакторах.

Безусловно, они азотоустойчивы. Но эволюция хитра, она решает задачу со всех сторон. Таким образом, новые поколения таумеб не только обрели резистентность к азоту, но и научились прятаться от него в ксеноните! Почему бы нет?

Ксенонит представляет собой сложную цепь белков и других химических веществ, которую я даже не надеюсь понять. Но, видимо, таумебы научились туда просачиваться. В биореакторах происходит азотный апокалипсис. Таумебы, которым удалось поглубже зарыться в ксенонитовые стенки, – туда, где азот не достанет – выживают!

Зато обычный пластик для таумеб непреодолим. И эпоксидная смола тоже. И стекло. И металл. Да они из пакета с зиплоком вряд ли выберутся. Но благодаря мне таумебы-82,5 научились преодолевать ксенонит!

Я взял незнакомый мне живой организм и попробовал изменить его с помощью технологии, в которой не разбирался. Что, естественно, привело к непредвиденным последствиям. С самонадеянностью идиота я верил, будто смогу предусмотреть все!

Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю. Спокойно! Это еще не конец света. Вообще-то, все ровно наоборот. Выведенные таумебы могут проникать сквозь ксенонит. Ничего страшного. Буду держать их в емкости из другого материала. Главное, что таумебы по-прежнему азотоустойчивы. И без ксенонита не погибнут. В этом я убедился, поместив их в стеклянный сосуд, когда мы впервые изолировали колонию таумеб. В емкостях с атмосферами Венеры и Терции все прекрасно.

Снова поворачиваюсь к биореакторам. Ладно, не вопрос. Сделаю большую емкость из металла. Ничего сложного. У меня есть станок и необходимое сырье. И, бог свидетель, свободного времени у меня навалом. Систему управления оставлю ту, что делал Рокки. Из ксенонита лишь корпус камеры биореактора. А все остальное из металла и других материалов. Я не собираюсь заново изобретать колесо. Достаточно лишь приделать его к новой машине.

– Да! – бодрюсь я. – Так-то лучше!

Нужно лишь смастерить коробку, в которой сможет поддерживаться венерианская атмосфера. Все самое сложное уже сделано благодаря Рокки.

Рокки! У меня резко кружится голова. Я сажусь на пол и опускаю голову между колен. На борту «Объекта А» такие же таумебы! В таких же ксенонитовых камерах! Все жизненно важные детали эридианского корабля, включая топливные баки, сделаны из ксенонита! Между таумебами и топливом нет никаких преград! Господи…

Я смастерил новый биореактор. Листовой алюминий и несложная обработка на фрезерном станке с компьютерным управлением. Это не проблема. Настоящая проблема сейчас на корабле Рокки. Весь месяц я ежедневно следил за вспышками его двигателей. Но их больше не видно.

Переплываю в командный отсек. Двигатели вращения отключены, а петроваскоп настроен на максимальную чувствительность. От самой Тау Кита, как обычно, исходит хаотичное излучение на частоте Петровой. Но и оно довольно бледное. Звезда, сравнимая по яркости с нашим Солнцем, выглядит просто как крупная точка на ночном небе.

Но кроме нее… ничего. Отсюда я уже не могу разглядеть линию Петровой, идущую от Тау Кита к Эдриану, и «Объект А» нигде не виден. Хотя я точно, знаю, где он сейчас. С точностью до угловой миллисекунды[190]. По идее петроваскоп должен засечь вспышки двигателей эридианского корабля…