Отлично. Десять процентов сойдет. Перекрываю аварийный клапан, восстановив герметичность корпуса. Начинаю выпускать азот. Теперь шипение доносится не из шлюзовой камеры, а из баллона. Не сильная разница.

И снова приходится ждать. Правда, уже не так долго. Возможно, потому что давление в баллоне с азотом гораздо выше давления в обитаемом отсеке. Неважно. Главное – на корабле снова установилось давление в 0,33 атмосферы. Правда, в основном это азот.

Любопытный факт – я бы абсолютно нормально себя чувствовал и без скафандра. Я бы спокойно дышал. Пока не умер. Здесь слишком мало кислорода, чтобы я мог выжить.

Пусть азот пропитает все, что только можно. Пусть проникнет в каждую щель. Где бы ни прятались таумебы, они должны погибнуть. Вперед, мои солдаты-N2, сейте смерть!

Спускаюсь в лабораторию, чтобы проверить БСКСА. Я так спешил, что забыл закрыть крышку. К счастью, астрофаги в маслянистой суспензии. Поверхностное натяжение и инерция удержали все внутри контейнера. Закупориваю контейнер, волоку в шлюзовую камеру и сбрасываю за борт целиком.

Я бы мог попытаться спасти живых астрофагов из контейнера. Я бы мог закачать в суспензию азот, чтобы протравить всех прячущихся таумеб. Но зачем так рисковать? У меня два с лишним миллиона кило астрофагов. Какой смысл рисковать всем запасом ради пары сотен кило?

Выжидаю три часа. А потом включаю на элеткрощитке все тумблеры. Поистерив некоторое время, система жизнеобеспечения потихоньку приводит состав воздуха в норму благодаря щедрым запасам кислорода.

Нужно изолировать все колонии таумеб на корабле. Лучше бы, конечно, сделать это до того, как система закончит выводить излишки азота. Но почему я жду, пока воздух вернется в норму? Потому что гораздо удобнее и быстрее работать без скафандра. Тут нужны руки, а не громоздкие перчатки.

Выбираюсь из «Орлана» и переплываю в лабораторию, держа баллон с азотом в руках. Первым делом – биореакторы. Каждую из десяти камер помещаю в большой пластиковый контейнер, на который устанавливаю маленький вентиль (эпоксидка творит чудеса), и закачиваю внутрь азот. Если в камере обнаружится утечка, азот попадет внутрь и все убьет. А если камера исправна – сохраняет герметичность – проблем не будет.

Сразу оговорюсь, все контейнеры герметично закрыты, но я для верности обматываю каждый клейкой лентой и специально накачиваю азотом со слегка избыточным давлением. Крышки и бока контейнеров вздуваются. Если хоть одна из камер негерметична, это сразу обнаружится: вздутие исчезнет.

Следующие на очереди жуки и мини-капсулы. К «Джону» и «Полу» я уже успел их прикрепить. Я подвергаю два зонда такому же испытанию, что и биореакторы. Я работал над «Ринго», когда выяснилось, что в большом контейнере с астрофагами беда. В итоге на «Ринго» и «Джорджа» капсулы пока не установлены. Изолирую оба зонда в одном контейнере. Тщательно приматываю все к стенам. Не хочу, чтобы контейнеры плавали по лаборатории. Мало ли, наткнутся на острый предмет.

В лаборатории царит настоящий хаос. Я наполовину разобрал «Ринго», когда пришлось срочно глушить двигатели. По отсеку летают инструменты, детали жуков и всякий хлам. Пока не приберу весь этот бардак, да еще без помощи гравитации, отдых мне не светит.

– Полный отстой, – ворчу я.

Со Дня Великого Побега Таумеб миновало трое суток. Я решил перестраховаться. В ручном режиме отключил все топливные баки и полностью изолировал от системы подачи горючего. Затем я вскрыл их, строго по одному, и, взяв пробу астрофагов из трубки топливопровода, внимательно изучил под микроскопом на наличие таумеб.

К счастью, все девять баков оказались в порядке. Я снова запустил двигатели и теперь двигаюсь с ускорением в 1,5 g. Я на скорую руку мастерю «датчик утечки таумеб», который сразу просигнализирует, если вновь случится беда. Надо было сделать это раньше, но все мы крепки задним умом.

Датчик представляет собой стеклышко с астрофагами – такое же, как в камерах с таумебами. С одной стороны на него направлен свет, а с другой установлен световой сенсор. Устройство непосредственно контактирует с воздухом лаборатории. Если на стеклышко с астрофагами попадут таумебы, оно станет прозрачным, и световой сенсор запищит. Сигнализация пока молчит, а стеклышко остается угольно-черным.

Наконец, когда паника улеглась и проблема взята под контроль, я задаю себе вопрос на миллион долларов: каким образом таумебы вырвались на свободу? Уперев руки в боки, я придирчиво осматриваю карантинную зону.

– И кто из вас это сделал? – спрашиваю я.

Получается ерунда. Биореакторы проработали несколько месяцев без малейшего намека на утечку. Их миниатюрные копии заключены в цельнолитые капсулы. Может, несколько ушлых таумеб прятались на корабле еще с момента аварии у Эдриана? И каким-то образом до сих пор не нашли астрофагов?

Нет. Наши с Рокки опыты ясно показали, что таумебы выдерживают без еды не больше недели, а потом погибают от голода. Да и умеренностью они не отличаются: либо плодятся с огромной скоростью, пожирая всех астрофагов вокруг, либо их нет вообще.

Видимо, одна из камер негерметична. Сбросить за борт все десять я не могу. Таумебы должны спасти Землю. И что же делать? Надо выяснить, какая именно камера неисправна. Проверяю каждую из них тщательнейшим образом. Поскольку камеры в контейнерах, до кнопок управления я дотянуться не могу, но это и не нужно. Камеры полностью автоматизированы. Принцип их действия довольно прост – Рокки в свойственной ему манере нашел элегантное решение сложной задачи. Датчики биореактора отслеживают температуру воздуха внутри камеры. Если показатели падают ниже 96,415 градуса Цельсия, значит, астрофагов там больше нет, так как их съели таумебы. Тогда система закачивает внутрь порцию новых астрофагов. Проще некуда. Кроме того, система регистрирует, как часто приходилось подкармливать таумеб. Это позволяет примерно прикинуть объемы популяции таумеб в биореакторе. Система оптимизирует режим поступления астрофагов, чтобы контролировать колонию таумеб, и, конечно, выводит все данные о нынешнем состоянии биореактора.

Проверяю экраны с данными биореакторов. Каждый показывает температуру в 96,415 градуса Цельсия и оценку численности колонии порядка 10 миллионов таумеб. Именно то, что я и ожидал увидеть.

Хмм… Давление азота снаружи камер сильно превышает внутреннее. Если бы какая-то из них оказалась негерметична, азот попал бы внутрь, и вскоре все таумебы погибли бы. Но они живы. И прошло уже три дня.

Биореакторы исправны. Значит, дело в мини-капсулах. Но как, черт возьми, микроб мог просочиться сквозь эридианскую сталь в полсантиметра толщиной?! Рокки – мастер своего дела и знает об эридианской стали все. Если бы сквозь нее проникали микробы, Рокки бы точно был в курсе. И хоть на Эрид нет таумеб, зато есть другие микробы. И для эридианцев это не новость.

В результате моих рассуждений напрашивается вывод, в который при других обстоятельствах я бы ни за что не поверил: Рокки допустил технический просчет. Он никогда не ошибался. И уж точно не допускал ошибок, когда создавал устройства. Рокки – один из самых одаренных инженеров на всей Эрид! Ну не мог он накосячить!