соленые шуточки по поводу запоздалой свадьбы: «Свадебный пир сделать, чтобы до Индийского моря слух долетел». В шатре писарь в присутствии вождя составлял брачный договор. Сам вождь, не без тревоги поглядывая на Шагаретт, обнимавшую за плечи сына, тоже изволил пошучивать:

— Воды вспять не текут. Время вроде ушло, но все оговорить на бумаге с печатями — крепче будет.

Вождь джемшидов собрал всех своих старейшин, бил неистово себя в грудь так, что по шатру разносился гул. Это приводило в восторг мальчика. Он тоже ударял себя в грудь:

— Настоящий барабан!

Вождь умилялся:

— Молодец! Настоящий богатырь! Глаза мои не нарадуются, глядя на тебя, молодец! Ты, мой внук и наследник, снял злые чары молчания с клада слов. Пусть смоют с лица наших собеседников пыль недовольства прозрачной водой тонких мыслей. А ты, мюршид, что тут суетишься, колготишься?

— Все благополучно. Невеста была столь целомудренна и добродетельна, что даже луне не показывала своей красоты, даже луч света ночью не осмеливался пробиться в ее шатер. И замолчи, шейх! Не посмеешь ты, шакал, смеяться над матерым волком! Ты земляной червь! Понял?!

Прекрасные брови Шагаретт грозно сошлись на переносице. Гневно смотрела она на отца. Зачем понадобилось ему говорить такое, к чему выставлять и себя и ее на посмешище? Как простодушен и неосторожен вождь джемшидов! А мюршиду только и подай повод для кликушества. Болтовня вождя развязала ему язык.

— Эй, вождь, ворота закроешь, рты людям не закроешь! Из скорлупки фисташки дворец благопристойности не построишь. Разве пиршествами позор прикроешь? Плохо ты, отец, охранял свой товар от вора. Ты устраиваешь праздник, веселье, а надо позвать плакальщиц. Ибо настал час возмездия. Закон возглашает: убей их!

Протянутой рукой он величественно тыкал в сторону Шагаретт и недоуменно, но гордо поглядывающего мальчика. Мальчик вместо ответа вытаскивал до половины из резных ножен саблю и посылал ее обратно так, что звенело на весь шатер. И каждый раз чалмы старейшин подскакивали.

А мюршид исступленно корчился, выл, изрекал суры из Корана, простирая руки. Ему никто не возражал, и он вообразил, что его слова возымели действие. Он боролся за свое влияние среди джемшидов, за свое существование, за свой авторитет, за свое насиженное, сытое место. И он, видимо, решил покончить раз и навсегда с пророчицей, которая теперь ему только мешала. Он выл:

— Позор! Позор! Сбрось груз позора!

Сейчас решали мгновения. Джемшиды и внутри шатра и снаружи ждали. Одного слова было достаточно, чтобы толпа ворвалась в шатер и обрушилась на свои жертвы. Смерть незримо явилась в шатер. Джемшиды-старейшины глухо ворчали. Ворчание переходило в звериное рычание. Шагаретт стояла, гордо подняв голову, бледная как смерть. Аббас Кули, неустрашимый, не боящийся ничего и никого, тоже побледнел. Мансуров кусал губы.

Мальчик сказал:

— Дедушка, он обезьяна. — И показал острием вытянутой сабли в сторону подскакивающего, размахивающего руками мюршида, оравшего: «Позор! Позор!»

Что скажет вождь? Старый Джемшид вдруг улыбнулся внуку, нежно, тепло.

— Эх, свой курдюк барану не в тягость!

Все чалмы взметнулись, и лица старейшин, расплывшиеся в недоумевающей улыбке, уставились на вождя.

— Да, да! Вы слышали. А ты, старый, глупый Абдул-ар-Раззак, что ты понимаешь? Что буйволу до запаха роз? Тебе не место здесь. От треска твоего языка у меня голова болит. Уйди.

— Уйди, обезьяна! — тоненько выкрикнул мальчик.

Все, что произошло дальше, произошло в какое-то мгновение. Прекрасная джемшидка успела только взвизгнуть.

Ринувшись на мальчика, мюршид схватил его за горло. Мансуров плечом отшвырнул мюршида. Мальчик упал.

Рев огласил шатер. Раздался глухой удар. Абдул-ар-Раззак свалился на землю. Над ним высился с обнаженной саблей в руке вождь — старый Джемшид.

Велика, неисповедима любовь деда к внуку. Великий Джемшид вступился за мальчика мгновенно, молниеносно. Едва обезумевший мюршид коснулся руками шеи мальчика, вождь, не помня себя, не думая, не рассуждая, выхватил саблю и раскроил голову фанатику.

В луже крови Абдул-ар-Раззак судорожно бился на ковре. Прекрасная джемшидка схватила сына и спрятала его лицо на своей груди. Аббас Кули и Мансуров заслонили мать и сына.

Вождь кричал:

— Он притворяется! Змея всегда притворяется! Схватите его мюридов, сеющих вражду и клевету! Пусть унесут его в мазар на Кешефруде. Заставьте их взять землю из могилы джемшидов, где закопаны джемшиды, убитые по приказу мюршида, мерзавца и вора! Пусть мюриды снесут в мешках землю пешком в Турбети Шейх Джам на реку Кешефруд. Отрубите там мюридам головы. Намешайте, замесите глины на крови мюршида и его мюридов. И постройте мазар над их проклятыми костями!

Люди бросились к умирающему, неловко подхватили его и с воплями поволокли из шатра. Вождь со стонами, похожими на подвывания, кинулся за ними:

— Я убил его! Я убил его! — Он задержался в дверях и, обернувшись к старейшинам, крикнул: — И сотни коней не жалко, лишь бы избавиться от дурака. Голова его скатилась с изголовья в прах смерти. На коней, джемшиды! Едем к престолу святого Резы. Замолим перед верховным муфтием грех.

Он исчез. За ним потянулись старейшины. По их растерянным физиономиям нельзя было понять, радуются ли они или опечалены.

— Узнаю вождя, пошел в рукопашную! — проговорил Алексей Иванович. — Надо держать теперь ухо востро!

Он прислушался к шуму снаружи. Толпа гудела. Вождь что-то истерически выкрикивал.

— Камень камнем разбивается! — сказал Аббас Кули. — Где мои товарищи? Пригодились бы сейчас.

— Туда ему и дорога! Грязный шакал!

Лицо у прекрасной джемшидки горело.

— Успокойся, сынок. Не бойся.

— Я не боюсь. Зачем он схватил меня? Больно!

— Он сделал тебе больно?

— Если бы он сделал, я бы его… — И мальчик воинственно, со знанием дела взмахнул своей сабелькой. Видно, воинские уроки великого вождя не прошли даром.

Три стража из личной охраны внука вождя заглянули внутрь.

Шагаретт приказала:

— Уберите ковер, скажите женщинам — Шагаретт приказала вымыть. Ступайте!

Приказание тотчас же было выполнено.

— Стойте у входа. Никого не впускайте!

— Повинуемся. Сюда идет вождь.

Старик тяжело ввалился в шатер и упал на подушки:

— Вот! Я взроптал на бога! Я убил святого абдала! Горе мне, остается замазать прахом глаза. И все ты, дочка! Гнев божий на твою голову!

— Не обижай маму!

— О мой любимый сынок! — вождь схватил в объятия внука и прижал к груди. — Кто обижает твою маму? Она сама всех обидит.

— Не говорите так, отец. Разве можно так говорить при мальчике?

— Я не мальчик. Я — военный. — У мальчика горели глазенки, когда он с силой вырвался из рук дедушки и бросился к Мансурову: — Я командир! Я военный, правда, отец! Я храбрый.

— Что произошло?.. — презрительно заговорила прекрасная джемшидка. — Многие годы