враг, то к каждому из нас придет на помощь весь союз». Другой современник, находившийся ближе к дожу (и, возможно, даже очевидец событий), сенатор Доменико Малипьеро, утверждает, что дож даже предложил предоставить Карлу галеры, числом до тридцати пяти, чтобы тот мог вернуться со своими людьми морем, если сочтет обратное путешествие через весь полуостров слишком опасным. Впрочем, сам Коммин ни словом не упоминает о подобных сделках.

Узнав о появлении Лиги, Карл, находившийся в Неаполе, пришел в ярость. Он вызвал венецианского посла и пригрозил сформировать собственный альянс в пику итальянскому, заключив договоры с Англией, Шотландией, Португалией и Венгрией. Но нельзя сказать, что он недооценивал опасность своего нынешнего положения. Еще задолго до неаполитанской коронации будущая Лига начала собирать против него войска, и через неделю после этого события Карл покинул свое новое королевство навсегда, выступив на север. С ним было около 12 тысяч французских, шотландских и гасконских солдат, не считая немецких ландскнехтов и шотландских лучников.

На пути Карл VIII столкнулся со множеством препятствий, как политического, так и практического характера. Карл надеялся на благосклонный прием понтифика, но, прибыв в Рим, обнаружил, что папа Александр VI бежал – сначала в Орвието, а оттуда в Перуджу. В Тоскане возникли еще более серьезные трудности, связанные с тем, что Карл обещал возвратить Пизу флорентийцам, а пизанцам, в свою очередь, пообещал не делать ничего подобного. Дойдя вдоль западного побережья до Ла-Специи, он неблагоразумно разделил свои силы. Филиппу де Брессу с парой тысяч человек король приказал идти на Геную, а сам с основным войском повернул вправо и двинулся по горной дороге, ведшей в Ломбардию через Северные Апеннины. До сих пор никаких согласованных попыток остановить его не предпринималось, да он и не ожидал противодействия. Однако ему было известно, что где-то по ту сторону гор ожидают объединенные силы Лиги. Пропустят они его или нет?

Лига, как любезно пояснил Коммину дож Барбариго всего три месяца назад, преследовала чисто оборонительные цели. Возможно, именно поэтому предполагалось, что союзники будут только рады пропустить Карла беспрепятственно, когда увидят, как организованно и мирно он отступает восвояси. Но эта радужная перспектива омрачилась неожиданным и неспровоцированным актом агрессии: в начале июня герцог Орлеанский (остававшийся с небольшим арьергардом в Асти, пока его кузен продвигался на юг) внезапно решил напомнить о своих притязаниях на Милан и в качестве первого шага захватил город Новару. С этого момента вооруженный нейтралитет уступил место открытой войне. Возникла необходимость в переговорах об условиях отступления, а герцога требовалось как-то убедить вывести гарнизон из Новары. В противном случае нечего было и надеяться, что дело обойдется без большого сражения.

Переправа тяжелой артиллерии через высокий горный перевал наверняка была труднейшей задачей даже в разгар лета. Даже подъем дался измученным солдатам нелегко, а спуск и вовсе обернулся кошмаром: временами требовалось до ста человек, связанных попарно, чтобы не дать одной-единственной пушке скатиться в пропасть – и утащить за собой тех, кто оказался недостаточно проворен. К счастью, швейцарские отряды Карла, несколькими днями ранее навлекшие на себя бесчестье (они разорили и сожгли город Понтремоли уже после того, как жители заявили о капитуляции), теперь старались искупить свою вину и трудились искусно и неутомимо, как и подобало опытным альпинистам. Наконец, в воскресенье 5 июля, спуск стал более пологим, а перед Карлом открылся вид на неглубокую долину реки Таро, змеившуюся через Ломбардскую равнину и впадавшую в реку По. В долине виднелся городок Форново, а сразу за ним, на правом берегу Таро, – итальянское войско численностью около 30 тысяч человек.

Большинство из них были наемниками, получавшими плату от Венеции и подчинявшимися кондотьеру, назначенному от республики, – Франческо Гонзаге, маркизу Мантуанскому. Имелось некоторое количество миланцев, хотя основные силы Лодовико Сфорца вели борьбу с герцогом Орлеанским. Остальные члены Лиги практически отсутствовали. Прибыв в Форново, Карл окончательно уверился, что ему нарочно блокируют дорогу на Парму. Горожане держались достаточно дружелюбно, однако два лагеря расположились в опасной близости друг от друга, и французов всю ночь донимали разбойничавшие отряды страдиотов – свирепой легкой кавалерии из Албании и Эпира, откуда Венеция в то время регулярно набирала наемников.

Наутро, вскоре после рассвета, Карл отдал приказ выступать. И сам он, и его десятитысячное войско были в полной боевой готовности, но оставалась последняя робкая надежда, что открытого столкновения удастся избежать. Она-то и побудила Карла форсировать опасно разлившуюся реку (ночью была ужасная буря с грозой, и дождь до сих пор лил как из ведра) и попытаться пройти по левому берегу. Переправа прошла успешно, но союзные силы последовали за войском Карла и ударили с тыла. Авангард, в котором находилась почти вся драгоценная французская артиллерия, к тому времени ушел слишком далеко и оказался отрезан от остального войска, но король, находившийся в центре, быстро развернулся и нанес ответный удар.

Все преимущества были на стороне Гонзаги. Численностью его армия превосходила французскую втрое, а то и вчетверо; наемники были сытые и вполне отдохнувшие; к тому же у них было время, чтобы как следует выбрать позицию и приготовиться к предстоящему бою. Французы, напротив, были изнурены долгим переходом, голодны (в Форново они отказывались от местной пищи и питья, опасаясь отравы) и не расположены сражаться. Но воевать все же пришлось, и Карл выказал себя храбрецом не хуже прочих. Такой кровавой битвы Италия не видала вот уже двести лет, но продлилась она недолго. Коммин, присутствовавший при этом, уверяет, что все закончилось за четверть часа; судя по количеству погибших (четыре-пять тысяч), он, должно быть, немного преуменьшил, но, так или иначе, утро еще не кончилось, когда армия Лиги оказалась окружена с флангов и вынуждена была отступить. Виной тому стали прежде всего страдиоты. Еще перед началом битвы они заприметили французский обоз, двигавшийся независимо от войска, поодаль от реки, и не устояли перед возможностью поживиться. В результате Гонзага остался практически без кавалерии в тот самый момент, когда больше всего в ней нуждался. К тому же он и сам оказался никудышным полководцем: ринулся в гущу боя, не сформировав цепочку для передачи команд, из-за чего добрая половина его армии так и не получила приказов и попросту не вступила в битву.

Трудно поверить, но при этом Гонзаге удалось выставить себя и Лигу победителями в битве при Форново. Более того, когда он вернулся в Мантую, в честь этой, с позволения сказать, «победы» была воздвигнута часовня Чьезетта делла Виттория; ее алтарь украсили образом, который написал по специальному заказу сам Мантенья[255]. В Венеции тоже поднялось