доходя на севере до самой Истрии; два городка, подчиненные венецианскому городу Каттаро (ныне Котор), взбунтовались, а когда Венеция запретила им выбирать собственных правителей, обратились за покровительством к Османской империи; но, самое главное, миланские и флорентийские агенты убедили Баязида, что недавний союз венецианцев с французами будет направлен в конечном счете против самого султана. К концу 1498 г. Венеции пришлось направить в Высокую Порту специального посла, чтобы тот дал султану все необходимые разъяснения, а заодно собрал сведения о том, не готовятся ли турки к войне.

Доклад посла оказался неутешительным – войны не избежать. В апреле 1499 г. во главе военно-морского флота поставили шестидесятипятилетнего Антонио Гримани, который отказался от платы за свою службу и предоставил государству заем в размере 16 тысяч дукатов. Его примеру, как обычно, поспешили последовать другие патриотически настроенные граждане. Но притом, что сама Венеция начала готовиться к новой войне, со стороны ее правителей наблюдались невиданные прежде робость и нерешительность. Запросив указания, следует ли вступить в сражение с турками, как только он завидит их корабли, Гримани не получил ответа; никаких инструкций не пришло и тогда, когда он уже повел флот через Адриатику на восток. И когда дело дошло до столкновения, ему и трем его проведиторам пришлось отдавать и подписывать приказы самостоятельно.

Вторая битва при Сапиенце в действительности состояла из четырех сражений – 12, 20, 22 и 25 августа. В каждом из них венецианцы отважно бросались в бой (несмотря на значительный численный перевес османского флота – 260 кораблей против 170), а в первом и последнем некоторые их капитаны проявили настоящий героизм, в особенности Андреа Лоредано, командующий с Корфу, который присоединился к флоту по собственной инициативе, Винченцо Полани, в одиночку прорвавшийся сквозь турецкий строй и более двух часов сеявший панику в рядах противника, и Альвизе Марчелло. О последнем Малипьеро писал, что если бы его примеру последовали все, то, «как бог свят, весь турецкий флот оказался бы в наших руках». Но раз за разом – «от недостатка любви ко Христу и нашему отечеству, от недостатка храбрости, дисциплины и чести» – венецианцы упускали шанс на победу. В конце концов остатки венецианского флота, пришедшего в полное смятение, обратились в бегство, так и не сумев защитить от турок Лепанто, который вскоре был осажден с суши и с моря и вынужден сдаться.

В какой мере за этот позор республики был в ответе ее генерал-капитан, сказать трудно, однако после падения Лепанто требовался козел отпущения, и соотечественники тотчас стали требовать его крови. Венеция огласилась криками: Antonio Grimani, ruina de’Cristiani! («Антонио Гримани – погибель христиан!»), – и 29 сентября Мелькиора Тревизани отправили принять командование флотом и распорядиться о том, чтобы его предшественника доставили в Венецию в цепях. Для одного из самых уважаемых граждан республики, прокуратора Сан-Марко, верой и правдой прослужившего своей стране более сорока лет, это был поистине жестокий удар, неважно, заслуженный или нет. Гримани повезло только с его четырьмя сыновьями, которые сделали все, что могли, чтобы поддержать отца в трудный час. Один из них, Пьетро, поспешил через Адриатику на быстроходной бригантине и, найдя своего отца, больного и полупомешанного от горя, на острове Занте (Закинф), сообщил ему о снятии с должности и убедил вернуться в Венецию добровольно и без промедления; другой сын, Винченцо, решив во что бы то ни стало находиться подле отца, встретил его в Паренцо, в Истрии, и, отдавая себе отчет, что распоряжение сената следует исполнить вплоть до мелочей, надел отцу на ноги оковы.

Антонио Гримани высадился на Моло вечером 2 ноября. Там его уже ожидал человек в алой мантии – третий его сын, Доменико, кардинал римской церкви. Он предложил отцу опереться на его руку по дороге в тюрьму и поддерживал оковы, чтобы избавить старика от тяжелой ноши. Даже в камере тот не остался в одиночестве: кардинал и еще двое сыновей Антонио провели с ним всю ночь. Наутро он предстал перед Большим советом. Судебное заседание было долгим и изнурительным, но речь, которую Антонио произнес в свою защиту, как сообщают, растрогала всех и, возможно, спасла его от эшафота. Отставного генерал-капитана приговорили к ссылке на остров Херсос (современный Црес) у побережья Далмации.

Турки, воодушевленные победой, продолжали наступление. Когда судьба Антонио Гримани еще лежала на чаше весов, турецкие разбойничьи отряды вновь разорили Фриули и дошли до самой Виченцы, сея хаос по всей Восточной Ломбардии и наводя ужас на местных жителей. Еще не кончился год, а Венеция уже направила в Константинополь очередного посла – договариваться о мире. Баязид II выдвинул жесткие условия (потребовав практически все владения Венеции на Пелопоннесе), и республика отвергла их с негодованием, но на следующий год султан лично повел войска на осаду Модоны. После героического сопротивления крепость все-таки пала: увидев, что надежды не осталось, гарнизон сам поджег город, и завоевателю досталось лишь пепелище. Та же участь вскоре постигла и другую пелопоннесскую колонию, Корону.

Венеция, в свою очередь, захватила Кефалонию и Итаку, но удалось это лишь с помощью испанцев и служило слабым утешением: ведь были потеряны два важнейших порта, вот уже два с половиной столетия служившие главными базами республики на Пелопоннесе. Вся дальнейшая активность, развернутая Венецией, Испанией и родосскими рыцарями-госпитальерами в Эгейском море и близ островов Додеканес, не принесла никаких заметных успехов. В конце концов был заключен не самый выгодный мирный договор, ратифицированный в Венеции в мае 1503 г. Турки не вернули ничего из захваченных территорий; отныне они контролировали все побережье Пелопоннеса. Банкир Джироламо Приули имел все основания сетовать в дневнике: «Утратив торговые пути и свою заморскую империю, венецианцы потеряют былую честь и славу и будут уничтожены окончательно – пусть не сразу, но всего за каких-нибудь несколько лет».

К тому же турки были не единственной причиной несчастий, постигших Венецию и так глубоко огорчивших Приули: другое христианское государство, не имевшее агрессивных намерений, тем не менее причинило республике в отдаленной перспективе больше вреда, чем целая династия султанов-захватчиков. 9 сентября 1499 г., как раз когда на Риальто стали доходить ужасные слухи о поражении при Сапиенце, в Лиссабон вернулся Васко да Гама. На обратном пути из Индии он обогнул мыс Доброй Надежды.

Да Гама был не первым, кому это удалось: первым – еще тринадцатью годами ранее – стал его соотечественник Бартоломео Диас. Но именно да Гама впервые прошел из Европы до Индии исключительно морским путем и тем самым нанес сокрушительный удар торговому превосходству венецианцев, да и всему средиземноморскому торговому пути на Восток. Отныне