Воротившись, Улав вошел со своим другом в дом довольный – Арнвид вышел встречать его на холм. Он взял кружку с пивом, которую ему протянула жена, приветствовал гостя в своем доме и выпил за его здравие. И тут он увидел, что Ингунн плачет.

Арнвид сказал, что привез Ингунн худые вести – Тура из Берга померла нынче осенью. Когда Улав узнал, что Арнвид живет у них уже несколько дней, он подивился: неужто Ингунн все это время оплакивает сестру? Не так уж они были близки. Ну да, сестра, конечно, есть сестра. К тому же Ингунн теперь не много надо, чтобы заплакать.

После вечерней трапезы Ингунн тут же пожелала им спокойной ночи. Она взяла Эйрика с собой и пошла спать в маленькую горницу на женской половине.

– Вам, верно, охота побыть вдвоем вечерок да потолковать о своем.

Улав снова призадумался – видно, она решила, что они станут говорить о чем-то очень важном, иначе не стала бы оставлять их одних, а легла бы в каморе.

Они сидели, потягивали пиво, разговор у них что-то не клеился. Арнвид рассказывал про детей Туры – мол, жаль, что все они еще малолетние. Улав спросил про сыновей Арнвида. Арнвид ответил, что сыновья его радуют: Магнус женился и живет нынче в Миклебе, а Стейнар обручен. Финн постригся в монахи и поселился в монастыре у братьев-проповедников; они говорят, что бог дал ему светлую голову, и хотят на будущий год послать его в Париж учиться в большой школе.

– Ты так и не женился в другой раз?

Арнвид покачал головой. Он вперил в Улава свои удивительные темные глаза, слегка улыбнулся стыдливо, будто юноша, который произносит имя своей возлюбленной.

– Я тоже хочу обрести покой в обители святой братии. Только надо сперва Стейнару свадьбу сыграть.

– Никак ты тоже умом тронулся? – усмехнулся Улав.

– Тоже? – спросил Арнвид невольно.

– Стало быть, и отец, и сын станут жить в монастыре.

– Да. – Арнвид улыбнулся. – Коли богу будет угодно, может и так повернуться, что я стану повиноваться сыну своему и звать его «отче».

Они посидели молча с минуту, потом Арнвид снова стал рассказывать:

– Вот и нынче мы с братом Вегардом приехали сюда, на юг, по монастырским делам. Мы хотим построить церковь заново после пожара, каменную, да епископу Турстейну самому нужны работные люди в этом году, так придется нам поискать в найм каменотесов в Осло. Только брат Вегард просил тебя поехать в город, да хорошо, мол, кабы ты Ингунн взял с собой, чтобы он на вас поглядел.

– Ингунн не под силу никуда ездить, сам, верно, понимаешь. А брат Вегард, поди, вовсе одряхлел?

– Да, ему, должно, осьмой десяток пошел. Он теперь прислуживает в ризнице. Вот что я скажу тебе, езжай к нему беспременно. Ему надо сказать тебе что-то важное. – Арнвид опустил глаза и продолжал с трудом. – Про ту секиру, что у тебя была. Он узнал про нее кое-что. Вроде бы эта секира была когда-то в Дюфрине, что в Раумарике, еще в те времена, когда там жили твои предки.

– Я про то сам знаю.

– Так вот, брат Вегард слыхал сказ про эту секиру. В давние времена секира пела перед тем, как ею убьют человека.

Улав кивнул.

– Это я и сам слыхал, – медленно вымолвил он. – На постоялом дворе, перед тем как уехать на север. Помнишь, когда я в последний раз был в Миклебе?

Арнвид помолчал, потом тихо продолжал:

– Ты тогда сказал мне, что не брал секиру.

– Не такой уж я дурень, чтоб отправиться через лес с такой здоровенной чертякой, – Улав холодно засмеялся. – При мне был дровяной топор, хороший такой топорик. Только правда, что Эттарфюльгья звенела тогда, ей, видно, хотелось отправиться со мной в путь.

Арнвид сидел, скрестив перед собой руки и облокотившись на стол. Он не ответил ни слова. Улав поднялся и стал беспокойно ходить взад и вперед. Вдруг он остановился и спросил громко и запальчиво:

– И что же, тогда не было никаких толков да пересудов, никто не дивился тому, что Тейт, сын Халла, вдруг пропал из Хамара?

– Ясное дело, поговаривали о том, да только слухи быстро поутихли. Люди решили, что он испугался сыновей Стейнфинна.

– Ну, а ты никогда не задумывался над тем, что с ним сталось?

Арнвид тихо сказал:

– На это мне нелегко ответить тебе, Улав.

– А я не боюсь услышать, что ты о том думаешь.

– Для чего тебе надобно это слышать? – прошептал Арнвид с неохотою.

Улав не сразу ответил. Когда он, помолчав, заговорил снова, то как бы взвешивал каждое слово и при этом не глядел на своего друга.

– Ингунн, верно, говорила тебе, что с нами приключилось. Я думал, что исполню его волю, если дам мальчику свое имя как пеню за отца, в расплату за него. За того человека, с кем я рассчитался тогда на севере. За этого бродягу. – Улав хохотнул. – Он вовсе спятил, надумал жениться на Ингунн. Сказал, что прокормит ее и дитя. Пришлось мне убрать его с дороги, сам, верно, понимаешь.

– Я понимаю, ты думал тогда, что тебе так надо поступить, – ответил Арнвид.

– Он первый затеял рубиться. Я не нападал на него сзади. Он начал сам, пристал ко мне – мол, я должен помочь ему, как человек, который хочет купить мужа опостылевшей ему полюбовнице.

Арнвид ничего не ответил. Улав продолжал, все более распаляясь:

– И этот… этот… смел сказать такое про Ингунн!

Арнвид кивнул. Они помолчали, потом Арнвид сказал нерешительно:

– Когда наш фогт со своими людьми пришел туда следующей весной, то они нашли кости человека на пожарище – у меня там выгон на Луросене. Это, видно, и был он.

– Нечистый дух! Так это был твой выгон? Что же, тем лучше, я тебе могу заплатить за него.

– Полно, Улав, замолчи! – Арнвид резко поднялся, лицо его помрачнело. – К чему это все? Для чего ты ворошишь то, что было столько лет назад?

– Да, много лет прошло с тех пор, а я думал о том каждый день, но ни разу не сказал о том никому, ты первый слышишь об этом сегодня. Стало быть, его похоронили по-христиански?

– Да.

– Значит, мне не надо о том печалиться, а я-то не мог забыть о том, скорбел, думая, что он так и лежит там. Стало быть, того греха на мне нет, что крещеный человек лежит без погребения. И никто не спрашивали не допытывался, кто этот мертвец?

– Нет.

– Странно, однако.

– Что ж тут странного. Тамошние рады услужить мне, коли я в кои-то веки попрошу их о чем.

– Не надо тебе было этого делать, – Улав крепко стиснул руки. – Мне было бы легче, кабы все открылось. А ты помог мне скрыть все дело, схоронить концы в воду. И как ты только мог пособлять мне в худом деле. Это ты-то, такой праведник!

Тут Арнвид расхохотался. Он смеялся до того, что не мог стоять и опустился на скамью. Улав сперва вздрогнул, потом сказал в сердцах: