– Кто это может быть? – спрашиваю я шепотом.

– Уж точно не Мерседес. Она бы открыла дверь ключом.Или подождала бы нас снаружи. Но звонить в собственную квартиру она бы нестала. Это противоречит логике.

Это противоречит логике, тут Алекс прав. Звонок можнорасценивать как предупреждение об опасности, а тот, кто сам опасен, никогда небудет предупреждать об опасности других. Тем более врагов, готовых егоразоблачить.

– Смотрите, Сашa! – Алекс указывает на монитор, ноя и без того уже вижу, что происходит за дверью. Кто стоит за ней.

Женщина.

Но не Мерседес, какой я представляла ее себе все это время.И не Ширли, что было бы настоящим спасением, что сразу бы перевело нашу сАлексом историю из разряда триллера в разряд водевиля. Очки, закрывающиепол-лица, крупные кольца волос, прямые, почти мужские плечи.

– Вы знаете эту женщину, Алекс?

– Впервые вижу.

– Это не Мерседес?

– Конечно же нет! Не смешите! А вы знаете ее, Сашa?

– Я видела эту бедняжку…

– Почему бедняжку?

– Когда я поднималась сюда, мы вместе ехали в лифте.

– Лифт уже пустили? – Алекс не предпринимаетникаких активных действий, ограничившись внимательным разглядыванием женщины намониторе. – А я поднимался сюда пешком. Отвратительная лестница! СМерседес она несовместима.

Проклятье, он все еще не может избавиться от призракавеликой испанки из Нюрнберга! Или не Нюрнберга, из Каталонии, неважно. ИзЛондона, Нью-Йорка, с Тимбукту, с Луны. Откуда бы ни вышла Мерседес, даже изчрева кита, даже из могилы, кишащей червями, – ничто не может умалить еебесстрастного величия.

– Мы вместе ехали в лифте и успели немного поболтать.Она вышла этажом ниже. Тогда я и подумала про нее – бедняжка. Не слишкомкрасива…

– Отчего же, – равнодушно перебивает меняАлекс. – Она мила. Обыкновенная милая замарашка. Сидит за кассой вмагазине или что-то вроде того. Что ей нужно?

– Понятия не имею.

– Может, имеет смысл открыть?

– Может быть.

– Тогда открывайте. Вы ведь уже виделись, а значит –почти знакомы. Скажете, что уходите по делам.

– Глубокой ночью?

– Какая разница? Если вас это смущает, скажите, чтоотправляетесь в ночной клуб. А лишний человек нам не помешает. Убрать нас присвидетеле будет затруднительнее, чем убрать нас просто так. Вы ведь об этом всевремя думаете?

– Да, – нехотя сознаюсь я.

– Вот и отлично. Покинем это место большой компанией.Открывайте, Сашa!..

Я подчиняюсь, тем более что ничего необычного в просьбеАлекса нет. На то, чтобы распахнуть дверь, уходит доля секунды.

– Доброй ночи, – произносит женщина, и в то жемгновение я чувствую, как что-то холодное упирается мне в спину. – Добройночи, Сашa.

– Откуда вы… знаете мое имя? – Штырь в спинебеспокоит меня гораздо больше, чем волчья улыбка женщины. Чем то, что онаназвала меня по имени.

На ней все тот же газовый шарф, тот же пиджак пастельныхтонов, та же блузка. Но теперь они не кажутся мне органичными, они досталисьженщине явно с чужого плеча, как я не заметила этого раньше? Как я не заметила,что в ней есть что-то неестественное? Неправильное, непропорциональное?

– Ваше имя! Еще бы его не знать. – Она по-прежнемускалится, тесня меня в квартиру. – Оно доставило нам много неприятностей,ваше имя! Вернее, даже оба имени – старое и новое.

И, оттеснив на приличное расстояние, захлопывает дверь.

– Доброй ночи! Или лучше сказать – салуд, маравильоса?

– Не делайте глупостей, Сашa! – слышу я над своимухом прерывающийся и почти нежный шепот Алекса. – Иначе мне придетсяпристрелить вас прямо сейчас. Вы ведь не хотите отправиться на тот свет раньшевремени?

Ослепительно белой вершины, на которую я поднималась столькораз, больше не существует. Она разрушена, каменные глыбы срываются с высоты ипадают, падают, падают, погребая меня под собой. Острая физическая боль иопустошенность – вот и все, что я испытываю.

– Что происходит, Алекс? – жалобно спрашиваю я.

прекрасно понимая, что ничего хорошего не происходит. Адальше будет только хуже.

Я поворачиваюсь и наконец-то вижу его. Vip-персону,знаменитого галериста и теоретика современного искусства. Advice-giver.Спасителя мира с чертовски красивыми глазами. Его глаза красивы и сейчас.Сейчас – еще более чем когда либо раньше. Они полны умиротворения. Покоя.Радости от хорошо проделанной работы. Плечи Алекса больше не отягощенырюкзаками, а в руке поблескивает пистолет.

– Думаю, нам стоит присесть. Пойдемте в комнату, Сашa.Еще никто не предлагал мне присесть под дулом пистолета.

– Так он заряжен? – задаю я наивный вопрос толькодля того, чтобы оттянуть наступление необратимого.

– Хотите проверить?

– Нет.

– Кто это? – Я киваю в сторону черноволосой фурии,сопровождающей нас в зал. – Мерседес?

– Не совсем. Хотя этот человек тоже вам знаком.

Не выпуская меня из поля зрения, Алекс говорит женщинетоном, больше похожим на приказ:

– Пойди, переоденься.

– О'кей. До смерти надоели эти тряпки…

Она ведет себя так, как будто бывала в этой квартиренеоднократно. Она безошибочно находит путь в спальню и скрывается за еедверями.

– Присаживайтесь, Сашa.

Алекс добродушно похлопывает по спинке кресла, приглашаяменя присесть. Если бы не пистолет, все выглядело бы обыкновенным полудомашнимфлиртом, Une Femme[50] в гостях у Un Homme[51], чтоможет быть непритязательнее? Дождавшись, когда я опущусь в кресло, Алекссадится на диван, все так же поигрывая подслеповатым пистолетным дулом.

– У вас наверняка множество вопросов?

– Что-то типа того. – Губы не слушаются меня,мысли разбегаются.

– Вы можете задать любой. И обещаю, получитеисчерпывающий ответ. Вы это заслужили. Вы заслужили правду. И узнаете еепрежде, чем…

– Прежде чем умру?

– Вы и правда умница. Начнем?

– Что такое капоэйра? – Неужели с моих слетелоименно это? Так и есть! Я как будто вижу себя со стороны – обездвиженную,заиндевевшую, притихшую в ожидании необратимого. Оттянуть его надолго неудастся.

Алекс смеется. Хохочет. Его позабавил мой вопрос, но онготов ответить.