Эрна Кэдвен верила — а что ей оставалось? Воля богини, подкрепленная ободряющим лаем своры Маар-Кейл, — это объяснение, которое удовлетворит даже Священного Князя. Как приказ Вилдайра Эмриса превыше плана братца Удэйна и его единомышленников, так и желание Локки на время отменяет необходимость неотступно стеречь Джойану…

«Не думай о причинах, Верная, — подслушав ее мысли, усмехнулась Огненная Луна. — Тебе ни к чему размышления, и сомнения твои — тоже лишние. Иди за Маар-Кейл, и ты все поймешь сама».

И тут Грэйн показалось, что она поняла.

— Сыновья? — прошептала она так тихо, что ее слов не расслышали даже снежинки, тающие на губах женщины. — Мои сыновья? Локка! Отвечай!

Но Золотая Луна услышала и ответила:

«А о дочери ты не вспомнишь, волчица?»

— Дочь?

«Ты едва не сказала — «какая дочь?» — Смех Локки стал злобным. — Ты уже забыла о ней. О Грэйн, ведаешь ли ты сама, насколько ты мне дорога?»

— Она всего лишь женщина, — упрямо мотнула головой эрна Кэдвен. — Что мне… что Тебе до нее? Отвечай мне, Мать пламени и битв, причина — мои сыновья?!

Заледеневшая шуба на спине возчика смерзлась бугром, и когда парень сгорбился сильнее, наледь пошла трещинками. Лошади несли, подгоняемые сворой Маар-Кейл, и янамарец вслух молился, чтобы не выпустить вожжи.

«Нет, — после бесконечного молчания отозвалась Локка. — У твоих детей свои пути, а эта дорога — только между тобой и Мной, ролфи. Ты — чаша для моего огня, Верная, но к чему Мне чаша, которую нечем наполнить? Иди, не дай погаснуть Моему огню».

И Грэйн взвыла, почуяв ледяные когти страха, вонзившиеся ей в живот:

— Джэйфф!..

Все верно, все так! Он в Идбере… или в Эббо… и Локка не стала бы посылать Маар-Кейл, только чтобы устроить своей посвященной свидание!

«Ты успеешь, — хрипло каркнула богиня. — Ты успеешь, ролфи. Иди и убей всех, кто встанет на твоем пути».

— Да-а… — выдохнула ролфи. — Непременно. Если такова Твоя воля, госпожа. И моя воля тоже.

— Сто-ой!.. — протяжно кричал возчик, изо всех сил натягивая вожжи. — Сто-ой!..

Но удержать храпящую упряжку не смогли бы сейчас и четверо таких, как он.

— Что? — очнувшись, гавкнула Грэйн. — В чем дело?

— Граница, ваша милость… — чуть не плача, крикнул янамарец. — Граница! Идбер за рекой!

— Остановите их, Вольная Свора, — попросила эрна. — Остановите лошадей.

«Если ты уверена, сестра…»

Кони встали, будто им разом подрезали жилы. Разогнавшуюся кибитку занесло, треск и вопли возчика слились с отчаянным ржанием лошадей, и мир вокруг Грэйн померк.

* * *

Следующий день, а может, и два эрна Кэдвен почти не различила. В сугробах, куда ролфийка вывалилась из перевернутых саней, женщина пролежала недолго. Спасибо файристянской пограничной страже — вытащили, отвели на пост, напоили горячей кадфой и позволили вздремнуть, притулившись к печке, пока возчик хлопотал вокруг упряжки. К счастью, все оказалось не так уж плохо. За пару часов лошади немного передохнули, а сани помогали чинить все те же пограничники, получив от ролфийкиных щедрот немалую мзду. Грэйн не жалела денег. Она вообще ни о чем не жалела и не думала тоже.

На той стороне границы возле точно такой же полосатой будки ролфийке пришлось вспомнить о солидном гербовом листе с печатью и собственноручной подписью Е.С.О. Идбер все еще смотрел в рот Ролэнси, при случае умильно виляя хвостом и повизгивая. Стражи границы Свободной Республики даже денег не стали брать, да еще и счастливого пути пожелать не забыли, и «добро пожаловать в Идбер» сумели выдавить из осипших на морозе глоток. Грэйн бы посмеяться, припомнив свои идберранские приключения двухдесятилетней давности, но прошлое, даже самое недавнее, словно осталось за стеной метели. Кажется, протяни руку — и вот же оно! — но пальцы натыкаются на пустоту, и нет в этом белом мире больше ничего, кроме жаркого дыхания Маар-Кейл над ухом, храпа коней, скрипа снега, рассеченного полозьями, и свиста ветра в ушах…

Идбер, хвала богам, страна не слишком широкая. Пересечь его весь, от рубежа до рубежа, в самом узком месте можно за три-четыре дня почтовой каретой. А если без счета швырять деньги на станциях и почаще менять лошадей, то путь станет гораздо короче. Янамарский отважный возчик, рискнувший отправиться в эту безумную скачку в компании с бешеной ролфийкой, натурально озолотился. Заодно и поседел, хотя возможно, что это всего лишь снег, бесконечный и вездесущий снег…

В последнем идберранском городке на границе со знаменитыми ничейными топями Грэйн рассталась с упряжкой, санями и спутником. И хоть парень и обещал именами всех небесных сил, памянув с перепугу и Предвечного, дождаться госпожи офицерши на постоялом дворе заметенного по самые крыши городка, эрна на это не рассчитывала. Неведомо ей было, вернется ли она сама, и если вернется, то когда и… какой. Все в ладонях Локки, жизнь и смерть, и посмертие тоже… Грэйн заплатила идберранскому егерю — или контрабандисту, их не разберешь — за широкие охотничьи лыжи, поспала еще час или чуть дольше, быстро и жадно поела и ушла в ранние зимние сумерки размашистым «ролфийским» шагом.

Маар-Кейл окружали ее, освещая темноту алыми фонарями глаз.

Про детей, рожденных в скалах Конрэнта, частенько шутят, будто бы они появляются из материнского чрева уже с лыжами на ногах. И доля истины в том есть. В краю, где долгие летние дни сменяет бесконечная зимняя ночь, а в крышах домов делают дополнительный выход на случай обильного снегопада, из долины в долину по зиме добраться можно лишь на лыжах. И все конрэнтцы от мала до велика умеют и ценят это незамысловатое изобретение, так упрощающее жизнь. Вверх-вниз, со склона и вновь на склон… На Конрэнте рассказывают длинные саги о знаменитых лыжниках, одолевавших по три десятка лайгов за один переход. Эйтэр Речной Князь, говорят, три дня шел, чтобы успеть наречь имя новорожденному сыну до зимнего солнцестояния — а пути ему было без малого триста лайгов и еще три! А Рэдвайрр Отважный из усадьбы Вайди, что на западном берегу, тот и вовсе пробежал полторы сотни лайгов за один переход, от восхода Морайг до заката Глэнны, чтоб донести Удэйну эрн-Кармэлу весть о мятеже его братьев…

Так что эрна Кэдвен знала, на кого равняться. Тем паче что пограничные болота между Идбером и Эббо только летом непроходимы, зимой же, особенно такой внезапной и суровой, покрытые ледяным панцирем и снежным одеялом, они превратились в идеально белую нетронутую равнину. Дыхание Морайг привольно гуляло по ней, Маар-Кейл вторили песне богини торжествующим воем множества глоток и резвились, будто щенки, клацая зубами на что-то невидимое. Грэйн не хотела думать о том, кого черные гончие богов могут ловить среди ветра и снега. Когда бежишь с ними рядом, так просто забыть о том, что забывать не следует: Маар-Кейл — самые жуткие твари из сотворенных под лунами. Оступись лишь раз — и уже твою нагую и беззащитную душу погонят они сквозь вечную ночь.