Уинстон Черчилль сильно преувеличил, заявив 8 декабря 1941 г. в палате общин: «На нашей стороне по меньшей мере четыре пятых населения Земли». Точнее было бы сказать, что четыре пятых населения Земли либо находится под контролем союзников, либо борется против покушения оси на их суверенитет. Пропаганда опиралась на идею общей борьбы всех «свободных народов», к которым приходилось хотя бы номинально причислять народ Сталина, против тоталитаризма. Но в каждой стране обнаруживались свои нюансы политической позиции, а порой понятия о лояльности расходились кардинально.

Южная Америка – единственный мало вовлеченный во всемирную борьбу континент, и то Бразилия в августе 1942 г. присоединилась к союзникам и направила 25 000 солдат для участия в Итальянской кампании, хотя это и прошло почти незамеченным. Ускользнуть от конфликта удалось в основном тем народам, которых защищала географическая отдаленность от основных событий. Из государств, соблюдавших нейтралитет, наиболее важным была Турция, хорошо усвоившая горький урок после опрометчивого вмешательства в Первую мировую войну на стороне Центральных держав. В Европе счастливчиками, чью независимость пощадили обе враждующие стороны, оказались только Ирландия, Испания, Португалия, Швеция и Швейцария, и причина была не в особом к ним отношении, а вполне прагматическая. Ирландия добилась в 1922 г. статуса самоуправляемого доминиона, но до 1938 г. Великобритания контролировала четыре «договорных порта» на побережье этого острова, имеющих стратегическое значение. В 1939–1940 гг., когда былая метрополия боролась за выживание против немецких подводных лодок, Уинстон Черчилль не мог не почувствовать искушения силой вернуть своей стране эти морские и воздушные базы. Остановило его только опасение оттолкнуть от себя Соединенные Штаты с их сильным ирландским лобби.

«Белое пятно» в Атлантике удалось бы существенно сократить, чем спасти многие жизни и значительную часть кораблей и груза, если бы ирландский премьер-министр Имон де Валера не питал фанатическую ненависть к своим соседям-англичанам. Экипажи боевых и торговых кораблей, проплывавших мимо ирландских берегов в пору войны, преисполнялись горечи по отношению к этой стране, которая получала из Англии большую часть продуктов и все горючее, но пальцем не желала шевельнуть, когда для Англии настал час нужды. «Мы заплатили такую цену людьми и кораблями, что улыбка ирландца в день победы союзников не закроет этот счет, – писал офицер корвета Николас Монсаррат. – В списке тех, с кем мы будем дружить после войны, едва ли займут верхнюю строку люди, которые стояли и смотрели, как нам перерезают глотку»1. Но из-за проблем с суверенитетом и лояльностью Великобритания не решилась провести мобилизацию даже в северных графствах, которые оставались в ее составе. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: в вооруженных силах Британии в пору войны оказалось больше собственно ирландцев из Ирландии, чем протестантов из Северной Ирландии, которые так громко клялись в верности короне. Правда, южане главным образом шли на службу из экономических соображений, чем из особой приверженности делу союзников.

Швеция отстаивала свой нейтралитет с большей твердостью, поскольку близость к Германии делала эту страну уязвимой для нападения: агентов и информаторов союзников шведы неумолимо отправляли в тюрьму. Лишь в 1944–1945 гг., когда исход войны представлялся уже очевидным, Стокгольм сделался податлив на дипломатическое давление Лондона и Вашингтона и не преследовал более их сторонников.

Многие разведывательные операции союзников проводились на территории Швейцарии, хотя и здесь любая деятельность такого рода пресекалась сразу, как только становилась известна властям. Страна отказала в убежище евреям, бежавшим от нацистов, а ее банки обогатились, принимая на хранение имущество и нацистских лидеров, и их еврейских жертв: в итоге значительная часть вкладов и депозитов досталась банкам, поскольку владельцы погибли. Эстелла Сапир, дочь богатого французского еврея, погибшего в холокосте, говорила: «Мой отец сумел уберечь свои деньги от нацистов, но не от швейцарцев»2. Швейцария оказывала существенную промышленную и технологическую поддержку странам оси: в 1941 г. она увеличила экспорт химикатов в Германию на 250 %, металлов – на 500 %. В Швейцарию направлялся основной поток «трофеев» наци со всей ограбленной ими Европы; в банках, по оценкам американского Управления стратегических служб (OSS), накопились «гигантские суммы» перемещенных фондов3. Швейцарцы, глазом не моргнув, выплачивали нацистам страховые премии по полисам уничтоженных немецких евреев, а после войны Берн отмахивался от любых обвинений по этому поводу, ибо «все соответствовало швейцарскому законодательству»4. Лишь малая доля заоблачных доходов Швейцарии от злоупотреблений военного времени была со временем признана, и уж совсем ничтожные репарации выплачены евреям или родственникам жертв. Для ледяных сердец жителей кантонов война оказалась всего-навсего хорошим бизнесом.

Что же касается стран, участвовавших в конфликте на стороне союзников, их ненависть к врагу, как нетрудно догадаться, угасала с расстоянием от места событий и последствий агрессии. Например, опрос, проведенный в середине 1942 г. Управлением военной информации, показал, что треть американцев предпочла бы сепаратный мир с Германией5. Январский опрос 1944 г. обнаружил, что ненависть к германцам питают 45 % англичан и всего 27 % канадцев.

И все же для большинства народов Европы и Азии война превратилась в страшную повседневную реальность. В республиках советской Средней Азии, в неизвестных большому миру уголках, забирали из семей кормильцев в Красную армию, поблизости от кишлаков вырастали лагеря военнопленных, хронически недоставало еды. 19 февраля 1942 г. японские летчики долетели до североавстралийского порта Дарвин и сбросили бомбы, убив 297 человек, в основном докеров и работавших в гавани грузчиков. Хотя налеты такого масштаба никогда больше не повторялись и Австралию тревожили разве что спорадические и весьма незначительные морские операции Японии, уверенность страны в своей недосягаемости для военных действий пошатнулась. Племена тихоокеанских островов и обитатели азиатских джунглей вербовались в ту или иную армию, хотя обычно не понимали, за что или против чего сражаются их господа. Даже в некоторых районах России отмечалось подобное невежество: начальник одного из лагерей у реки Печоры, за полярным кругом, удивлялся тому, как мало в соседних деревнях осведомлены о мировых событиях. Крестьяне почти ничего не знали даже о войне с Германией6.

Подавляющее большинство населения воюющих стран (за исключением Италии) поддерживало в этом конфликте свои правительства, по крайней мере пока их страна не начинала проигрывать. Однако существовали и оппозиционные меньшинства, тысячи людей были посажены за противодействие военным усилиям в тюрьму, в том числе и в демократических странах. Насилию подвергались и те люди, в чьей лояльности возникали сомнения, порой совершенно несправедливые: так, в Англии в 1939 г. арестовали всех граждан Германии, в том числе спасавшихся от Гитлера евреев. Историк Тревельян был в числе известных людей, протестовавших против огульных арестов: правительство, по его словам, не понимало, какой ущерб «наносит нашему делу, особенно с моральной точки зрения… когда подвергает заключению, хватает политических беженцев». Точно такую же ошибку допустила и Америка, интернировав живших в стране уже не первое поколение японцев. Отстаивавший эти меры губернатор Айдахо заявил: «Япошки живут, словно крысы, размножаются, словно крысы, ведут себя, словно крысы. Нам они тут не нужны»7.