прочь, когда внезапно увидела человека на пороге школы. Она сощурилась, пристально глядя на него; затем указала рукой в его сторону.

– Глядите, – коротко сказала она. – Вы только поглядите.

Они поглядели. И увидели, как Дейви Блэр переходит дорогу с удочкой в руках и направляется в Милбернский лес.

Повисла мертвая тишина, затем Лисбет испустила долгий вздох.

– Никогда такого не видела, – простонала она, – за всю мою жизнь. Его бедный брат и четырех недель не пролежал в могиле, а он уже шатается вдоль ручья с удочкой.

– Возмутительно, – выдохнул Снодди. – Совершенно возмутительно!

Феми выпрямила свою костлявую спину.

– Полагаю, вы не заметили самого ужасного, – мрачно произнесла она. – Вы не заметили его галстука. Он не черный, как положено в трауре. Он цветной!

Дейви шел через лес, не подозревая об осуждении зевак. Его снедали тревога и печаль, бесплодная тоска по Робу – тоска, которая вгрызалась в сердце и не отпускала. В это субботнее утро ему было не до рыбалки. Он отправился на нее по привычке – и еще потому, что хотел скрыться от людей, сбежать. Побыть в одиночестве, подальше от глухой печали здания школы, где его мать, окутанная непроницаемым, мертвенным молчанием, всем своим видом словно вопрошала: «Почему Господь забрал моего Роба, мою радость, моего любимого сына, а ты – ты, никчемный, жив?»

Он бросился на землю у излучины ручья, на зеленой поляне, залитой косыми лучами солнца, падающими сквозь листву буков. Забывшись, он отпустил свои мысли блуждать темными путями горя.

Он не знал, сколько времени размышлял о Робе, может, пять минут, может, час. Но его мысли резко оборвались, когда хрустнула сухая ветка. Он поднял взгляд. От ручья к нему шла Джесс Лауден.

Она дружелюбно улыбнулась при виде его изумления и, прежде чем он успел встать, присела на траву рядом с ним.

– Ну и жара, – сказала она. – Теплее, чем я думала.

Сорвав лист папоротника, Джесс принялась обмахивать им лицо. Через мгновение она остановилась и заметила:

– Непохоже, чтоб ты рыбачил.

– Нет. – Он все еще не пришел в себя от удивления. – Мне нынче не до рыбалки.

– Понимаю, – тихо сказала она. – Я тоже знаю, что такое тоска. Может, попробуем друг друга развеселить? Мы же снова друзья, Дейви?

– Конечно! – Он замолчал, испытывая муки совести. – Честно говоря, этот месяц ты держалась отлично. Я почему-то боялся, что ты можешь… можешь наворотить дел. Понимаешь, я думал, что тебе нравился Роб. Но ты держалась отлично, Джесс. На похоронах…

Она рассеянно слушала его, обмахиваясь листом папоротника.

– Да, на похоронах присутствовала Джесс Лауден в скромном черном платье, вела себя тихо и благопристойно, запевала, подавала пример, произвела на всех прекрасное впечатление. Ей не было особого дела до бедняги-покойника, конечно же не было… – По лицу Джесс пробежала легкая судорога, но ее голос даже не дрогнул: – Но она приложила все силы, чтобы отдать ему дань уважения, как и полагается такой скромной девушке.

Он с тревогой посмотрел на нее:

– Разве тебе не… нравился бедняга Роб?

Она ласково улыбнулась ему:

– С чего ты взял, Дейви? Зачем мне было заглядываться на Роба, когда весь мир был у моих ног?

Прежде чем он успел ответить, она торопливо продолжила:

– Я думаю, что мне мог бы понравиться любой мужчина. Так уж я устроена. И уж если б я кого полюбила, то любила бы всей душой. Я бы стала прекрасной женой, правда, Дейви?

Он опустил взгляд от неловкости.

– Наверное, – пробормотал он.

Джесс отбросила лист папоротника и подошла совсем близко к нему.

– Знаешь, Дейви, а я хороша собой, – сказала она. – Может, ты как следует не смотрел? Посмотри на меня, Дейви, и скажи, хороша ли я?

Она запрокинула голову, выгнула шею и прикрыла глаза. Он заставил себя посмотреть на нее, хотя ему становилось все больше не по себе.

– Как тебе мое лицо? А фигура? А кожа, Дейви, смотри, какая она мягкая и белая!

– Наверное, – еще раз пробормотал он.

Внезапно ему показалось, что он спит. Она стояла так близко, он чувствовал тепло ее дыхания, его запах… похожий на аромат клевера. Ее губы были алыми, а в больших карих глазах мерцала странная теплая улыбка.

Солнечный свет струился с небес жаркими волнами. Тишина уединенного уголка леса словно сковала их странным заклятьем. Джесс ласково погладила его по руке.

– Тебе было бы хорошо со мной, Дейви, – прошептала она. – Ты даже не представляешь, насколько хорошо. Только подумай, Дейви, ты и я. Ты мне нравишься, Дейви. Разве ты не видишь, что нравишься мне?

Она чуть откинулась назад, ворот ее блузки разошелся. Она использовала все свое женское обаяние, чтобы соблазнить его. Но он отпрянул, как испуганная лошадь.

– Я тебе не нравлюсь! – взволнованно воскликнул он. – А ты не нравишься мне. Если ты кого и любила, так это Роба!

Молчание. Долгое молчание. Она села прямо, ничуть не обескураженная.

– Да, – наконец сказала Джесс совсем другим, жестким, голосом, – ты прав. Я любила Роба, хотя теперь мне кажется, что я его ненавижу.

– Что ты имеешь в виду?

Она не сводила с него глаз.

– У меня будет ребенок, – сказала она. – От Роба.

Он смотрел на нее, онемев. Наконец, запинаясь, произнес:

– Т-так вот оно что.

– Да, так вот оно что. Так что теперь ты понимаешь, как много для меня значила смерть Роба. Кстати, мне его не жаль. Я даже отчасти рада! Много ночей я лежала без сна и думала об этом. Я видела десятки раз, как он умирает. И мне его не жаль, уж поверь. Он получил по заслугам.

– Так вот оно что, – оцепенело повторил он.

– Да, так вот оно что, Дэвид, – эхом повторила она, довольно сухо. – И вот почему ты должен жениться на мне.

Он вяло прижал ладонь к лбу.

– Жениться на тебе? – выдавил он.

– Вот именно!

Она сорвала травинку и прикусила ее крепкими белыми зубами.

– Но я не… я не понимаю.

– Не понимаешь? – тихо спросила она. – Так я тебе объясню!

Она повернулась к нему, спокойная и решительная:

– Когда-то одну женщину, Дейви, с позором изгнали из этой деревни, потому что она прижила ребенка, которого никто не признал своим. То была моя мать. А я тот самый ребенок. Забавно, не правда ли, что я совершила ту же ошибку? Да, это очень забавно! Конечно, пока никто не догадывается. Но они узнают, очень скоро узнают. Мне не удастся это долго скрывать. И шум поднимется изрядный. Но у меня есть мозги и сила духа, в отличие от моей бедной матери. О