Благодаря СМИ эти жуткие образы облетели весь мир. Их много дней подряд можно было увидеть в прайм-тайм на телевидении, на первых полосах газет и журналов и на вебсайтах. Они очень долго оставались в центре внимания. В результате президент Буш начал немедленную и беспрецедентную кампанию по ликвидации последствий, чтобы восстановить репутацию своих вооруженных сил и своего правительства, в первую очередь министра обороны. Он со всей серьезностью заявил, что будут проведены независимые расследования, которые доберутся «до дна» всего этого. Я задавался вопросом, станет ли президент при этом проводить расследования, которые доберутся до «верха» этого скандала? Увидим ли мы всю картину, а не только ее раму? Казалось, так и будет, если учесть, что его заместитель, отвечающий за операции в Ираке, бригадный генерал Марк Киммит во всеуслышание объявил: «Я хотел бы прийти сюда и сказать, что это были единственные случаи насилия над заключенными. Но нам известно, что с тех пор, как мы находимся здесь, в Ираке были и другие». (Разве это не противоречит утверждению генерала Майерса о том, что это был единичный инцидент, а вовсе не «систематическая» практика?)

На самом деле злоупотребления, пытки и убийства были повсеместной практикой — и это выяснилось благодаря скандалу в тюрьме Абу-Грейб. По данным подполковника Джона Скиннера из министерства обороны США, к апрелю 2006 г. в армии велось около 400 отдельных расследований подобных действий.

Занимаясь исследованием пыток в Бразилии, готовясь к лекциям о пытках, я видел множество ужасающих фотографий, запечатлевших чрезвычайную жесткость. Но в фотографиях, сделанных в тюрьме с экзотическим названием Абу-Грейб, что-то сразу же поразило меня, что-то новое и все же знакомое. Незнакомыми были игривость и бесстыдство, с которыми позировали преступники. Это были просто «забавы», как сказала, совершенно не стыдясь, рядовая Линди Ингленд, улыбающееся лицо которой на некоторых фотографиях составляет разительный контраст с творящимся вокруг нее хаосом. И все же меня не покидало ощущение, что я уже где-то это видел. В какой-то момент я с ужасом понял, что некоторые из этих образов напоминают мне худшие сцены Стэнфордского тюремного эксперимента. Мешки на головах заключенных; нагота; сексуально-унизительные игры с участием «верблюдов» и мужчины, прыгающие через головы друг друга с обнаженными гениталиями. Таким издевательствам студенты-охранники подвергали студентов-заключенных. Кроме того, как и в нашем исследовании, самые худшие злоупотребления происходили во время ночной смены! И в обоих случаях задержанные находились в предварительном заключении.

Как будто в этой далекой тюрьме в течение нескольких месяцев разыгрывался наихудший сценарий нашего эксперимента — но только не в нашей недолговечной и относительно мягкой мнимой тюрьме, а в поистине ужасающих условиях. Я видел, что произошло с хорошими мальчиками, как только они оказались в ситуации, дававшей им фактически неограниченную власть над «заключенными». В нашем исследовании охранники не проходили никакого предшествующего обучения, а руководство пустило ситуацию на самотек и не всегда пресекало психологическое насилие. Я хорошо представлял себе, что могло случиться, если бы все ограничения, действовавшие в нашей экспериментальной ситуации, были сняты. Поэтому я понимал, что в тюрьме Абу-Грейб должны были действовать мощные ситуационные силы, а также еще более мощные системные факторы. Но откуда мне было знать, каким был поведенческий контекст в этой далекой тюрьме или какая Система создала и поддерживала ее? Мне было очевидно, что теперь Система изо всех сил попытается скрыть свое соучастие в пытках.

В начале Стэнфордского тюремного эксперимента наши охранники были «ложкой меда», но под влиянием мощных ситуационных сил некоторые из них постепенно превратились в «ложку дегтя». К тому же позднее мне стало понятно, что именно я, вместе с членами своей исследовательской группы, несу ответственность за создание Системы, сделавшей эту ситуацию настолько могущественной и настолько пагубной. Мы не смогли обеспечить адекватное руководство и ограничения, которые бы предотвращали злоупотребления. Мы создали правила и процедуры, которые поощряли процессы дегуманизации и деиндивидуации и стимулировали охранников изобретать все более творческие методы зла. Далее, мы могли бы использовать власть Системы, чтобы закончить эксперимент, когда ситуация начала выходить из-под контроля, и только бдительность Кристины Маслач заставила меня признать свою личную ответственность за злоупотребления.

Пытаясь разобраться в причинах злоупотреблений, происходивших в тюрьме Абу-Грейб, мы начнем с конца процесса, с документальных свидетельств злодеяний. Поэтому нам придется прибегнуть к обратному анализу. Мы должны определить, какими людьми были эти охранники до того, как им поручили охранять заключенных в той иракской тюрьме. Сможем ли мы установить, какие патологии, если они вообще были, внесли в тюрьму охранники? Удастся ли нам отделить их диспозиционные тенденции от тех качеств, которые спровоцировала эта особая ситуация? И далее, можем ли мы выяснить, в каком поведенческом контексте они оказались? Какова была социальная реальность для охранников в этих особых обстоятельствах в это особое время?

Наконец, мы должны внимательно присмотреться к структуре власти, которая несет ответственность за создание и поддержание условий работы и жизни всех обитателей этой иракской темницы — и иракских заключенных, и охранников-американцев. Какое оправдание может предложить Система? По каким причинам она использовала эту тюрьму для содержания «задержанных» в течение неопределенного времени, без суда и следствия, где их допрашивали с помощью «принудительных тактик»? На каком уровне государственного управления было принято решение нарушить Женевские конвенции[338]и собственные армейские правила по обращению с заключенными, в соответствии с которыми запрещены любые жестокие, бесчеловечные и унизительные действия по отношению к ним? Эти конвенции и правила определяют основные нормы поведения в обращении с заключенными в любой демократической стране и в военное, и в мирное время. Страны соблюдают их не только по доброй воле и не из чистого человеколюбия, но чтобы гарантировать гуманное обращение со своими собственными солдатами, если те попадут в плен.