Мьюр жил и дышал природой. Одно раннее письмо – любовное, к секвойям – написано чернилами, сделанными Мьюром из их сока; его каракули по сию пору блестят красным на бумаге. Заглавие письма гласит: «Беличий Городок, штат Секвойя, Ореховое время», и далее следует: «Царь-дерево и я поклялись друг другу в вечной любви»{2149}. Когда речь шла о природе, Мьюр никогда не боялся дать себе волю. Ему хотелось проповедовать «иссушенному миру» о лесе, жизни и природе. Те, кто обманут цивилизацией, писал он, те «больные или успешные, придите напитаться к секвойе, и будете спасены».

Книги и статьи Мьюра полны такой игривой радости, что он вдохновил миллионы американцев, сформировав их отношение к природе. Мьюр писал о «славной чащобе, которая, кажется, зовет тысячей мелодичных голосов» и о деревьях в бурю, «вибрирующих музыкой и жизнью»{2150}. Его язык был глубоким и эмоциональным. Он схватывал читателей и тащил в глушь, на заснеженные горы, выше умопомрачительных водопадов и через цветущие луга. (Только суровый отец Мьюра не одобрял то, что писал его сын о природе. Дэниел Мьюр, оставивший в 1873 г. свою жену ради вступления в религиозную секту, написал Джону: «Ты не сможешь растопить сердце, тянущееся к святости, своими холодными, покрытыми шапками льда горами»{2151}.)

Мьюру нравилось изображать из себя дикаря в горах. Но после пяти первых лет в сельской Калифорнии и Сьерре он стал проводить зимние месяцы в Сан-Франциско и в окрестностях, где писал статьи{2152}. Он снимал комнаты у друзей и знакомых и продолжал испытывать неприязнь к «пустым и беззатейным» улицам, но здесь он встречал издателей, заказывавших ему первые статьи{2153}. Все эти годы он оставался неугомонным, но его братья и сестры писали из Висконсина о своих браках и детях, и Мьюр начал задумываться о будущем{2154}.

В сентябре 1874 г. Джин Карр познакомила 36-летнего Мьюра с Луи Штренцель{2155}. Луи было 27 лет, она была единственным выжившим ребенком богатого иммигранта из Польши, владельца больших садов и виноградников в Мартинесе, в 30 милях северо-восточнее Сан-Франциско. Пять лет Мьюр писал ей письма и регулярно навещал Луи с ее семьей, пока не принял решение. В 1879 г. они обручились, а в апреле 1880 г. заключили брак. Супруги поселились на ранчо Штренцелей в Мартинесе, но Мьюр продолжал исчезать в глуши. Луи понимала, что она должна позволять мужу уходить, когда он чувствует себя «потерянным и зажатым сельскохозяйственными нуждами»{2156}. Мьюр неизменно возвращался свежим и вдохновленным, готовым проводить время с женой, а потом и с двумя юными дочерьми, в которых он души не чаял{2157}. Всего раз Луи отправилась вместе с ним в Йосемитскую долину, где Мьюр погнал ее в горы, толкая палкой в спину; он счел это дружеской поддержкой, но этот эксперимент больше не повторялся{2158}.

Мьюр принял свою роль управляющего фермой, но никогда не получал удовольствия от нее. Затем, после смерти отца Луи в 1890 г. получила в наследство почти 250 000 долларов{2159}. Они решили продать часть земли и сдать в аренду сестре Мьюра с мужем управление оставшейся. Мьюр был рад избавиться от необходиости каждый день работать на ранчо и возможности сосредоточиться на более важных делах.

За годы управления ранчо Штренцелей в Мартинесе Мьюр не утратил своей страсти к Йосемити. Вдохновляемый Робертом Андервудом Джонсоном, издателем ведущего литературного ежемесячника страны Century, Мьюр начал борьбу за защиту дикой природы{2160}. Всякий раз, приезжая в Йосемитскую долину, он видел все новые перемены. Хотя долина имела статус национального парка, правила соблюдались и контролировались недостаточно. Калифорния плохо охраняла Йосемитскую долину. Долину дочиста объели овцы, и наплыв туристов приводил к замусориванию. Мьюр также обращал внимание на то, как много диких цветов исчезло, с тех пор как два десятилетия назад он впервые посетил Сьерру. В горах за пределами парка срубили на дрова многие его любимые секвойи. Мьюр был в шоке от разорения и расточительства и впоследствии напишет, что «без сомнения, эти деревья окажутся хорошей древесиной, пройдя чрез лесопилку{2161}; так же как из Джорджа Вашингтона, побывавшего в руках французского повара, вышло бы вкусное блюдо». (В своем экземпляре книги Торо «Леса Мэна» Мьюр подчеркнул похожую идею: «Но сосна не более древесина, чем человек, и пускать ее на доски и дома – не соответствующее и не высочайшее ее применение, чем посечь и пустить на навоз человека… Мертвая сосна – не больше сосна, чем мертвое человеческое тело – человек»{2162}.)

Непрестанно подталкиваемый Джонсоном, Мьюр обратил свою любовь к природе в активную деятельность и начал кампанию за создание в Йосемити национального парка наподобие Йеллоустонского национального парка в Вайоминге, первого и на тот момент единственного в стране, созданного в 1872 г. В конце лета и осенью 1890 г. Джонсон лоббировал создание Йосемитского национального парка в Вашингтоне, перед палатой представителей, пока статьи Мьюра для популярного Century способствовали широкой популярности этой борьбы ввиду общенационального распространения журнала{2163}. Статьи с роскошными иллюстрациями – гравюрами с изображением каньонов, гор и деревьев Йосемитской долины – переносили читателей в девственную Сьерру. Долины превращались в «горные улицы, полные жизни и света», подножия гранитных сводов были в изумрудных лугах, а «их вершины» в синем небе{2164}. Крылья птиц, бабочек и пчел извлекали «из воздуха музыку», и водопады «кружили и танцевали». Величественные водопады пенились, изгибались, закручивались и падали, пока облака «расцветали».