— Да, — коротко отозвался доктор. — Орсо задержал Лотте, и это оказалось весьма кстати. Нам с тобой ни к чему лишние свидетели в нашем… семейном деле.

— Вы оставили Лотте наедине с полковником. С человеком, проигравшим игру стольких лет… — медленно повторил Пеппо.

Бениньо запнулся.

— О, ты об этом… Не беспокойся. Орсо на свой лад справедлив. Едва ли он станет мстить Лотте за поражение. — Врач помолчал, а потом снова приблизился к Пеппо, наклоняясь к нему и обдавая легким запахом вина. — Ох уж эти отцы, верно? Они так непоследовательны. Вечно не могут определиться между родным сыном и приемным. Выбрать между кровью и чернилами.

Пеппо вжался в спинку кресла, будто отстраняясь от хищника.

— Вы пьяны, — пробормотал он, — уже заговариваетесь. При чем тут мой отец?..

А Бениньо вдруг негромко рассмеялся:

— От такого вина не пьянеют, друг мой. Оно не для этого предназначено. Просто ты слишком мало знаешь о себе. Бедняжка Фредерика… Я ведь сказал тебе, что она была неразборчива, а ты обиделся. Зря… Ведь ты и есть пащенок. Бастард, прижитый Фридой от молодого военного. Испанского офицера. Знаешь, как его звали?

Лицо Пеппо окаменело, и он произнес, не повышая голоса:

— Моего отца звали Жермано Ремиджи. Сам полковник сказал мне об этом. А вы… Вы еще не то скажете, чтобы втоптать меня в грязь.

Он сделал паузу, а потом, прислушавшись к дыханию врача, поднял голову. Ощутил легкое жжение чужого взгляда в мертвых зрачках, словно прикосновение к застарелому рубцу.

— Давайте. Продолжайте, — так же тихо проговорил он, — ищите, чем еще меня ранить. Вы же никогда не посмели бы этого, будь я свободен. Вы меня боитесь. Даже сейчас. Ваш страх сам собой потрескивает в воздухе.

Бениньо склонился ниже:

— Я не умею слышать страх. Зато я могу видеть боль. И я вижу, что тебе больно. Несмотря на всю твою браваду, твои ядовитые выпады, твое самообладание. Тебе так больно, что впору сжаться в комок и завыть. Именно поэтому ты мне не веришь. Ты привык к старым шрамам своих прежних потерь. И тебе невыносимо допустить, что все эти годы у тебя был отец. Влиятельный и весьма небедный человек. Но буду справедлив: едва ли он знал о вашем родстве. Я и сам узнал совсем недавно.

Пеппо не ответил, только губы вздрогнули, а во рту появился металлический привкус крови. Только круглый дурак поверил бы стоящему перед ним чудовищу с мягким голосом и такими же мягкими ладонями. А в памяти уже всплывала ночь в развалинах крепости, жар фонаря, приблизившегося к самому лицу, хриплый вдох полковника. «Лестница правее, ты разобьешься!»

А Бениньо меж тем шагнул назад, и что-то сухо зашелестело.

— Что ж, ты не обязан верить мне, Пеппо, — произнес он почти сочувствующе, — но, возможно, поверишь матери. Это ее письмо. Я нашел его вместе с Третью в камзоле полковника. Клянусь, я был поражен. В первый миг даже подумал, что и сам не верю. Но, знаешь… я недооценивал Фредерику. Она была намного сильнее Саверио.

Врач еще чем-то пошелестел и откашлялся…

«Милый Версо, брат. Я надеюсь, что это письмо успеет тебя отыскать прежде, чем ты наколешь новых дров. Если ты решил уехать, тем более навсегда, между нами не должно остаться тайн, обид и прочей шелухи. Мы уже не дети, Версо. Поздно обиженно поворачиваться друг к другу спиной. Мы с тобой — последнее, что осталось от Клана, а значит, что бы между нами ни случилось, нам придется с этим жить. Вместе.

Начну с главного: Флейта слушается тебя худо. Я знаю это потому, что твоя ворожба покинула меня два месяца назад. Внезапно, сразу же, будто распахнули ставни. Не знаю, Версо, как я не сошла с ума в тот день.

Я вспомнила все. Ту осень близ Вероны. Те страшные дни после ареста Клаудио. Ту ужасающую пустоту, которая настигла меня, когда ты стер его из моей памяти. То невыносимое чувство, когда во мне жила безымянная жажда, неизвестная мне боль, а я не понимала, что со мной. Ту чудовищную муку, когда во мне росла частица неизвестного мне человека, словно единственное зерно выкрошившейся мозаики.

Так было нельзя, Версо. Ты должен был оставить это мне. Это была моя вина, и мне было отвечать за нее. Ведь это я погубила Клаудио.

Как просто я видела тогда мир… В своей неистовой любви и слепом эгоизме я была уверена, что непременно сделаю его счастливым, воздам ему за все его жизненные неурядицы, пусть лишь согласится принять мою любовь.

Я слишком привыкла быть твоей сестрой, Версо, а не самой собою. Во всем полагаться на тебя и твои решения. Я совершила страшную ошибку в тот вечер. Я не должна была отпускать Клаудио, пока мы всё не обсудили бы на месте. Вместо того чтобы сидеть и реветь в спальне, я должна была молотить в дверь и вопить, пока ты не услышал бы меня сквозь толщу своего глухого упрямства. И тебя я тоже не должна была никуда отпускать. Но мне так верилось тогда, что ты уходишь к нему… Поговорить, разобраться по-мужски, как он говорил. Только ничего уже не исправить.

Клаудио навсегда останется со мной, как и вина перед ним. Мне теперь трудно отпускать от себя Пеппо. Сейчас я стала замечать, как он похож на отца. Ему всего три года, а он уже иногда улыбается одним уголком рта, так, что я вздрагиваю. Но с этим придется совладать. Еще недавно мне безумно хотелось спросить тебя, почему лейтенанта Орсо арестовали именно тогда, ни днем