— Да вы и половины обо мне не знаете, дядюшка, — оскалился Пеппо, выговаривая последнее слово так, что в трюме почти отчетливо запахло уксусом.

— Это верно, — спокойно отозвался Бениньо, — но благодаря Лотте я знал о тебе главное. Как бы ты ни был хитер и осторожен, ты никогда не предашь его. И я уже готовил ситуацию, в которой Лотте пришлось бы позвать тебя на помощь. Но тут все пошло к чертям, порядком смешав мне нити.

Я уже знал, что вокруг происходят события, мне неизвестные и неподвластные. Но старался наблюдать и не суетиться. В частности, я видел, что полковника что-то терзает. Он начал пить, а это совсем не в его духе. Руджеро же, напротив, стал порывист и сосредоточен. В нем будто зажегся какой-то огонь, питавший его новыми силами. А значит, он был на верном пути. Следовало поторопиться, чтоб ни один из них не опередил меня.

И тут, представь, я замечаю, что отец Руджеро брал у герцогини ключ от тайника. Тайника, к которому имел доступ только он один. И я понял: он у самой цели. Он точно знает, где искать недостающие части, и сегодня же ночью он станет новым хозяином Флейты. Это было ужасно. Но время шло на минуты, шансы таяли, и я не мог разработать толковый план. Пришлось снова принимать решение на месте.

Просто ждать итогов я не мог. Даже брат Ачиль не сладил с тобой, а Руджеро и в подметки не годился этому вурдалаку. Ты мог снова ускользнуть, и все пришлось бы начинать сначала. Предупредить полковника я тоже не мог — не забывай, я должен был оставаться в стороне. И я послал к тебе Лотте. Я ведь знал, что Орсо следит за ним. Попав же в клещи меж полковником и монахом, ты был бы обречен. Как потом отнять Флейту у победителя — об этом я не думал. Пусть лишь она вновь станет целой.

Но в спешно скроенных планах всегда что-то идет наперекосяк. Руджеро погиб, а Лотте оказался за решеткой, обвиненный в его смерти. Но ужаснее всего была твоя гибель. Кто мог знать, где теперь оставшиеся Трети? Сгинули вместе с тобой? Переданы кому-то? Или ты успел их перепрятать? Все было зря, и все предстояло начинать сначала.

Это были дни непрерывного страха и нескончаемых сюрпризов. Так, придя к Годелоту в надежде на хоть какие-то новости, я вдруг получил от него украденную монахом Треть. Лотте… Он оказался расторопнее всех. Однако его состояние было ужасно. Ты понятия не имеешь, волчонок, как он терзался по тебе. Ручаюсь, ты не стоишь таких мук.

Но худо было не это. Оказавшись в безвыходной ситуации, даже лучшие из нас вынуждены обороняться. Я всерьез обеспокоился, что Лотте в порыве отчаяния разоткровенничается с полковником и расскажет тому о наших с ним общих секретах. Право, это было одно из самых сложных решений, но я не видел другого выхода и принес Годелоту настой болиголова под видом лекарства. Все сошло бы за холеру, а ее несложно подцепить в помоях канала. Но полковник что-то заподозрил и все сорвал, отобрав флакон у Лотте, когда тот не принял еще и половины дозы.

На Орсо вообще было жутко смотреть. Черный как ночь, злобный и раздавленный. Несколько страшных дней я был уверен, что все пропало. Но потом события понеслись кувырком.

Чертов полковник вдруг отбросил всякую осторожность и настроил против меня герцогиню. Та уже знала о смерти Руджеро, и это лишило ее самообладания. Она вызвала меня к себе, назвала предателем и велела убираться. Признаюсь, в тот момент мне стало не до Флейты. Орсо разоблачил меня, и, стоило мне лишиться покровительства синьоры, он наверняка разделался бы со мной уже ради того, чтобы отвести душу.

У меня оставался всего один шанс. Я должен был выманить за собой Лотте. Я знал, что мальчик дорог Орсо. Уведя Годелота из-под защиты полковника, я мог диктовать ему свои условия.

Я спешил, как мог. Поднял смуту в отряде, рассказав, что Орсо переложил на Годелота совершенное им убийство и теперь парню грозит казнь без суда. Солдаты часто народ недалекий, но за своих стоят горой.

Дюваль не слишком поверил мне, этот лис хитрее всех, но Морит был в ужасе, а Клименте… Он давно знает полковника. И, подозреваю, лучше всех осведомлен, на что тот способен. Он долго хмурился, молчал, а потом обещал мне, что поможет нам бежать, но не причинит командиру вреда. Именно Морит с Клименте в ночь побега сняли часового, охранявшего карцер. Бедняга капитан, хоть был не лыком шит, никак не предвидел измены.

В том, что Годелота легко будет подбить на побег, я не сомневался. Я сам сказал ему о грозящей ему казни, терять ему было нечего. И вот тут случилось самое главное: Лотте потребовал, чтобы мы взяли с собой третьего. Тебя. Клянусь, Пеппо, я сам не знаю, как не рухнул в тот момент без чувств. А ведь нужно было продолжать игру и делать вид, что мне нет до тебя дела, хотя все нутро заходилось ликованием.

Сколько волнений, сколько отчаяния, сколько метаний! А ты был жив. Снова вышел сухим из воды, причем на этот раз почти буквально. Но я не знал, где тебя искать. Не мог спросить Лотте. Не мог даже проследить за посыльным с запиской. У меня не было ни единой души, на которую можно было бы положиться. Оставалось ждать и уповать на удачу.

И она улыбнулась мне. Ты пришел. Господи, как я испугался, когда Орсо появился на берегу! Я не ждал его так рано. И я знал, что Лотте не справился бы с ним врукопашную. Стоило ему ранить меня, и все оказалось бы напрасным.

Но Лотте не подвел. Он сумел отвлечь полковника, завязалась схватка, а у меня хватило времени обшарить полковничий камзол. Я искал пистоль. Боялся, что Орсо выпалит мне в спину, пока я не скроюсь за складами. А нашел… Господи, Пеппо, ты не поверишь мне! Я нашел последнюю Треть! Ту самую, насчет которой у меня были лишь догадки и надежды! А он, оказывается, нашел ее! Ах, полковник, чертов хитрец!

Бениньо выкрикнул эти слова, вновь ударяя ладонью по столу, но на сей раз это было не прежнее смятение. В голосе доктора звучало искрящееся веселье победителя, теперь готового восхищаться каждым из своих незадачливых соперников и от души сочувствовать им. А Пеппо ощутил, как вдоль спины прошла влажная дрожь.

— Вы оставили