Богу, а наши тела — живодерам". Вечером, когда измотанные усталостью бойцы Бюэля возвращались в свой лагерь, некоторые из них остановились перед австрийским замком, чтобы объявить о своей победе. Когда их спросили, сколько из них погибло, они ответили: "Четыре тысячи".

15

Его дед, Людовик I, герцог Анжуйский, второй сын короля Иоанна II, находившегося в плену у англичан, был усыновлен королевой Неаполя, которая сделала его наследником королевства и графства Прованс (в то время являвшегося имперским фьефом). Это усыновление также дало герцогу потерявший всякий смысл титул короля Иерусалима и даже определенные права на королевство Венгрия. Женившись на Изабелле, наследнице герцогства Лотарингия, Рене получил во владение герцогства Бар и Лотарингию. Поэтому, когда его старший брат, Людовик III, умер в Италии в 1434 году, Рене смог называть себя королем Неаполя (и Иерусалима), а в пределах Франции — герцогом Анжуйским, Барским и Лотарингским.

К сожалению, в то время Рене был пленником герцога Бургундского. В битве при Бюльневиле в 1431 году его пристрастие к турнирам и рыцарству заставило его возглавить кавалерийскую атаку против смертоносного огня пушек и лучников, что вскоре привело к его пленению. Рене провел несколько лет в тюрьме, занимаясь живописью, чтением и написанием стихов, пока в 1437 году герцог Бургундский не назначил за него выкуп в 400.000 золотых крон и не позволил ему уехать в Неаполитанское королевство, которое в то время подверглось нападению Альфонса V Арагонского, также заявившего права на эту корону.

Тогда король Рене мог рассчитывать на поддержку Папы, Флоренции и Генуи, но он неправильно оценил итальянских владык, высокомерно обращался со своими могущественными союзниками и вел свою кампанию вопреки здравому смыслу. Он поступил так, как поступил бы паладин XIII века: послал Альфонсу V свою перчатку с вызовом и предложил тому выбрать время и место битвы. Но если его армия и была вдвое меньше, чем у его врага, то король Арагона был вдвое более искусным полководцем и политиком, и поэтому в 1442 году Рене был вынужден вернуться во Францию без гроша в кармане, с перспективой того, что ему придется выплатить большую часть выкупа, который он все еще был должен герцогу Бургундскому.

16

Однажды ночью во время рождественских праздников, когда Дофин находился в Монбельяре, Жаме де Тилле, бретонский солдат, пользовавшийся большим расположением короля, вместе с магистром двора Дофина вошел в "апартаменты" Маргариты и застал ее лежащей на диване в окружении молодых дворян-поэтов, а комната освещалась лишь огнем камина. Жаме дерзнул поставить свою свечу поближе к дофине, чтобы полюбоваться этой картиной, и, выйдя из комнаты, обрушился на магистра за то, что тот позволил себе такое неосмотрительное поведение. Он также не постеснялся высказаться о неких распутных принцессах. Подобные слова он говорил и другим. Был ли он просто злостным сплетником или же пытался затеять какую-то коварную придворную интригу ― неизвестно.

О некоторых его нескромных высказываниях было доложено Дофине. После возвращения мужа она приписывала холодность к ней Людовика проискам Жаме и считала, что бретонец также настраивает против нее и короля. Хуже всего, ужаснее и невыносимее для нее были его слова, осквернявшие невинные поэтические вечера. Жаме и его сплетни разрослись в ее сознании до ужасающих размеров. Когда она входила в какую-либо комнату и видела его там, она поспешно поворачивалась и убегала. В своей комнате она разражалась горькими обвинениями в его адрес. Ее фрейлины, более закаленные в придворной жизни, не испытывали такого же негодования, хотя и обожали свою госпожу. Когда Жаме, видимо, несколько испугавшись своего успеха, проявил желание загладить свою вину перед Дофиной, дамы убеждали ее выслушать его, но она решительно отказалась.

Во время своей последней болезни, охваченная лихорадкой и сотрясаемая приступами кашля, Маргарита лежала на кровати, став жертвой кошмара, которым стал для нее Жаме де Тилле. Пытаясь облегчить ее мучения, ее первая фрейлина сказала ей, что она не должна быть такой меланхоличной. Но юная страдалица с горечью ответила, что у нее есть все основания для этого, потому что слова, порочащие ее, были совершенно ложными. В порыве отчаяния она поклялась бессмертием своей души, что никогда не делала и даже не думала делать ничего такого, что можно было бы поставить ей в вину.

Ее лихорадка усилилась. Посторонний шум настолько угнетал ее, что в Шалоне запретили звонить в церковные колокола. К среде, 11 августа, она временами находилась в полубредовом состоянии. "Ах, Жаме! Жаме! ― кричала она ― Вы добились успеха! Если я умру, то только из-за вас и тех ужасных слов, которые вы говорили обо мне без причины и повода! Клянусь Богом, моей душой и крещением в купели, да поразит меня Бог, если я говорю неправду! Я не заслужила этого и не сделала ничего плохого моему господину!" Пьер де Брезе вышел из покоев Дофины очень растроганный, пробормотав: "Очень жаль, что эта дама так страдает от боли и гнева".

Состояние Дофины быстро ухудшалось. Она перестала говорить о Жаме. В понедельник 16 августа, в сумерках, Маргарита впала агонию. Незадолго до этого она приподнялась на постели и воскликнула: "Я клянусь своей бессмертной душой, что никогда не сделала ничего плохого Монсеньору!"

Уже стемнело, когда Дофина исповедовалась и приняла последние обряды. Затем одна из ее фрейлин вошла в комнату и громко сказала: "Мадам Дофина должна простить Жаме".

Роберт Пуатевин, ее духовник, а также врач, ответил, что Дофина уже сделала это, и что она всех простила. Однако принцесса нашла в себе силы возразить, что это не так. "Спасите вашу душу, Мадам, простите его, Вы должны это сделать", — заявил Роберт. "Нет, — задыхаясь повторяла Дофина, — нет!" Придворные дамы, которые были там, настаивали: "Мадам, Вы должны простить всех, если хотите, чтобы Бог помиловал Вас, и Вы должны сделать это добровольно". Маргарита на мгновение замолчала но затем, повысив голос, чтобы все могли ее слышать, она смогла сказать: "Тогда я прощаю его, от чистого сердца". Затем она вздохнула: "Если бы не моя вера, я бы раскаялась, что приехала во Францию". Чуть позже она в последний раз шевельнула губами и шепотом повторила: "Брось жизнь этого мира и больше не говори со мной о нем, он надоел мне больше, чем что-либо другое".

Решив наказать человека, чье злословие так серьезно навредило его жене, Дофин Людовик взялся за дело и провел его так гладко, что через шесть недель Королевский Совет приказал провести расследование. В ответ на показания многочисленных свидетелей против него (среди которых были фрейлины Дофины и даже некоторые вельможи двора) Жаме де Тилле все отрицал,