– Грааф фон Сухтлен, можно вопрос? – Он едва заметно кивнул. – Вы один из двух основателей Правщиков?

– Один из первоначальных инвесторов, да, – ответил он, кивнув.

Слой жидкости на нем немного истончился, и на теле сильнее проступили мышцы.

– Вам сотни лет и вы владеете знаниями Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, величайшей силы в истории. За века вашей жизни в Шахах сменялись главы, а вы лишь накапливали опыт. Я и представить не могу силу способностей, которые заключены в вашем теле, но подозреваю, что вам даны все преимущества, какие только может дать ваша организация. Силы, какую вы описали, хватит, чтобы победить Шахов даже не покидая Бельгию. Так зачем вы явились ко мне? Тайком, в одиночку и без одежды?

Правщик, едва заметно кивнув, улыбнулся.

– Вот в чем вопрос, – сказал он. – А каков, по-вашему, ответ?

– Вы же знаете, что Шахи никогда не сдадутся вам, – заявила Мифани. – Этого не произойдет, даже с предателями в Правлении.

– Это верно.

– Мы дадим бой. Может, мы даже победим в этой ужасной войне, но Англия никогда не останется прежней. Вам будет тяжело скрыть международный конфликт, и это, – тут она сбавила тон, – наша задача. Защищать – в тайне. И вы тоже явились сюда тайно. Скрылись не только от Шахов, но и от собственного партнера.

Массивный мужчина, сидевший в ее кресле, внезапно оцепенел, и Мифани осознала, какая она крошечная в сравнении с ним. Его пальцы крепко сжимали дерево ее стола, и она, пусть и не способная контролировать его мышцы, ощущала ту силу, что в них заключалась.

– Вы пришли сюда, мистер фон Сухтлен, потому что не хотите вступать с нами в бой. Не хотите больше от нас скрываться. Вы знаете, что мы не захотим… не сможем позволить вам нормально существовать. С вашим-то прошлым. Я думаю, вы пришли обсудить с нами условия союза, а не капитуляции. Вы хотите объединить наши организации, не так ли?

Он улыбнулся.

«Кажется, я все-таки переняла дипломатические навыки ладьи Томас», – подумала Мифани.

Грааф фон Сухтлен уселся поудобнее и принялся рассказывать свою историю.

Помню, что была середина осени. Конечно же, было холодно, и листья непрерывно падали на дорожку, ведущую к моей двери. Я пребывал в задумчивости, сидя на крыльце своего загородного дома, закутавшись в мех и попивая что-то горячее и сладкое. Я был графом Сухтлена. Мне было тридцать девять лет, и я был богат, но из-за неожиданно испугавшейся на острых скалах лошади на восемь месяцев лишился половины левой ноги.

Это был крайне несчастливый год, даже не считая потери ноги. Одна из моих сестер умерла при родах, а дома моих съемщиков сгорели при пожаре. Помимо этого, несколько человек в Брюсселе – преимущественно, фламандцев, – в такое сложное время выразили несогласие с рядом моих идей. И тем не менее у меня было несколько чрезвычайно успешных финансовых начинаний, и я уже подумывал отойти от дел, жениться и завести детей.

И вот, сквозь ураган листьев по переулку прискакал мой двоюродный брат. Он был на десять лет младше меня, граф Леувена, но и близко не такой богатый, как я. Он потерял определенную сумму в ряде крайне неудачных предприятий, одно из которых было тщательно продуманной аферой. Раз или два он одалживал у меня деньги, но возвращал их с опозданием. Впрочем, я все равно его любил, и он был моим родственником. До того, как я потерял ногу, мы с ним не раз ездили на охоту и хорошо проводили время вместе, хотя он и чересчур легко приходил в возбуждение.

Я поприветствовал его, и он помог мне войти в дом, пока слуга заботился о его лошади. Вскоре мы удобно устроились у камина, попивая вино и увлекаясь привычной болтовней. Однако, я заметил, что во время беседы он казался несколько отвлеченным, и я уже приготовился услышать его неизбежную просьбу помочь деньгами.

– Эрнст, – начал он, вдруг посмотрев на меня, – я нашел просто замечательную возможность для вложения, и мне кажется, она вызовет у тебя интерес.

– Да ну? – переспросил я, пытаясь изобразить удивление, но (кажется) неудачно.

Он уловил мою покорность и на минуту замешкался. Затем кивнул и, не вставая с кресла, наклонился вперед и небрежно вынул висевший на поясе нож.

– Да, признаю, прежде мне не везло в делах, – заявил он. – Но брат, я верю, что это решительно изменит наше будущее! – Он говорил взволнованно, и я откинулся на спинку кресла. Мне не нравилось, когда он говорил «наше». И мне не нравилось, как он держал нож.

– Как то дельце с человеком из Флоренции? – сухо спросил я.

– Нет, не как то дельце с человеком из Флоренции! – возразил он, и его щеки вспыхнули. Дельце с итальянцем привело его к тому, что он лишился дома, а его невеста разорвала помолвку. – Это другое, – заверил он. Я уже задумался, не перебрал ли он вина. Или может быть, потерял рассудок.

– Я тебе верю, – сказал я и предусмотрительно потянулся к своему ножу. Мои пальцы сомкнулись на рукояти, и я извлек клинок.

Он улыбнулся.

– Сейчас покажу.

И отрезал себе указательный палец.

– Господи боже! – воскликнул я.

Герд смотрел блаженно, будто пребывал в исступлении, что показалось мне не менее тревожным, чем кровь, хлеставшая на мой ковер. Я затаил дыхание, собираясь позвать кого-то на помощь – чтобы остановить его или вытереть кровь, – но он выставил перед собой здоровую руку.

– Подожди, – сказал он спокойно, и я с легким ужасом заметил, что он все еще держал отрезанный палец в руке. И что пугало еще сильнее – окровавленный конец пальца начинал приобретать странный бледно-голубой оттенок. Я глянул на рану и увидел, что та становилась такого же цвета.

Признаюсь, в ту минуту мне в голову пришла мысль о возможной одержимости моего брата Сатаной, и я сжал свой нож еще крепче. Я уже был готов ткнуть его клинком в глаз и позвать слуг, когда он вдруг поднес отрезанный палец к руке. И на моих глазах голубые лоскутки зашевелились и потянулись друг к другу. Я услышал слабый всасывающий звук, и рука снова оказалась целой. Он с восхищением посмотрел на свои пальцы и пошевелил ими.

– Боже мой, – едва слышно повторил я. Он блаженно улыбнулся.

Что и говорить, я был заинтригован, пусть и слегка опасался, что мой брат заключил сделку с дьяволом. Также я быстро сообразил, что если в глазах Господа это не являлось гнусностью, которая привела бы нас к вечному осуждению, это сулило нам чудесные деловые возможности.

И так, с непредубежденным умом и заручившись поддержкой пары особенно крупных парней из моего поместья, я сопроводил брата к его местожительству, где кучка неопрятных людей проводила в амбаре некие необычайно запутанные эксперименты. Они были крайне неприспособленными к обществу и совершенно не проявляли интереса ко мне, из чего я заключил, что быть посланниками дьявола они никак не могли. Вместо того чтобы начать хоть как-то прощупывать мою душу, они потратили несколько часов на объяснения, в чем конкретно заключается их работа. От их усердных стараний у меня разболелась голова, зато их оптимизм по поводу выращивания для меня новой ноги приводил меня в возбуждение.