— Может быть, у вас имеются сомнения и в правоверии его дочери? — вдруг спросил я.

В глазах инквизитора вдруг вспыхнул огонёк.

— Если родители принадлежат к числу еретиков, то дети, конечно, делаются подозрительными. Но, — прибавил он с лукавой усмешкой, — я хочу сам поговорить с донной Изабеллой и, надеюсь, сумею доказать ей её заблуждение.

— Конечно, вы сумеете. Боюсь, что она также читает Священное Писание. А там написано: «Не пожелай жены ближнего твоего». Если она сосредоточится на этом месте, вам будет не совсем ловко, не правда ли?

Наконец он увидел, что я смеюсь над ним.

— Вы сам еретик, дон Хаим! Какие ещё нужны доказательства?

Он слегка позвонил в серебряный колокольчик, который стоял на столе возле него. Дверь соседней комнаты, которая оставалась полуоткрытой, распахнулась, и в кабинет вошёл дон Альвар с тремя вооружёнными солдатами.

Дон Альвар выступил вперёд, держа в руке какую-то бумагу.

— Именем короля я арестую вас, дон Хаим де Хорквера, именуемый до сего дня графом Абенохара и губернатором города Гертруденберга, по обвинению в государственной измене. Позвольте вашу шпагу.

Я улыбнулся и топнул ногой. Сзади меня что-то зашумело, и в одно мгновение в комнате появилась дюжина людей барона фон Виллингера.

— Мне кажется, вы ошиблись относительно лица, которое надо арестовать, — вежливо продолжал я, улыбаясь. — Сами благоволите отдать мне вашу шпагу.

Дон Альвар, совершенно растерявшись, уставился на меня. Инквизитор же, который соображал быстрее, побледнел как полотно.

— Вы поднимаете бунт против короля, дон Хаим! — вскричал наконец дон Альвар.

— Это моё дело. Позвольте вашу шпагу.

Дон Альвар ещё колебался. Губы инквизитора, от которого он привык слышать решающее слово, были плотно сжаты: он, конечно, сообразил, что происходило.

Я потерял наконец терпение:

— Повинуйтесь сию минуту, или…

Дон Альвар понял, что помощи ждать неоткуда. Он отстегнул свою шпагу и бросил её на пол к ногам моим. Я отшвырнул её ногой.

— Не вам, господа, ловить тигра, — сказал я, глядя на них с презрением. — В будущем охотьтесь за более мелкой дичью. Свяжите их и заткните им рот, — распорядился я.

На это не потребовалось много времени, ибо люди дона Альвара не оказали никакого сопротивления.

— А теперь, достопочтеннейший отец, — сказал я, делая шаг к инквизитору, — нам надо свести кое-какие счёты.

С ужасом в глазах он отпрянул от меня и схватил колокольчик. Но в то же мгновение остриё моей шпаги очутилось у его горла.

— Я не люблю шума, ваше преподобие. Это действует мне на нервы.

Он медленно отвёл руку от звонка.

— Ну, так-то лучше. Кроме того, это было бы и бесполезно: вы всецело в моей власти. Не угодно ли будет вам присесть, достопочтеннейший отец? Мне стыдно, что вы стоите передо мной.

Он опустился в кресло. Мелкие капли пота выступили у него на лбу.

— Сначала покончим с делами. Потрудитесь сейчас же написать приказ об освобождения ван дер Веерена, а затем другой — об освобождении всех арестованных по делам веры.

Он бросил на меня подозрительный взгляд.

— Но ведь, заставив меня написать эти приказы, вы потом можете убить меня, — сказал он.

— Конечно, могу. Но такого рода маленький риск неизбежен в вашем деле. И вы будете иметь утешение, что пострадали во имя Господа Бога и примете пальму мученичества. Но обещаю вам пощадить вашу жизнь, если вы подпишете приказ без дальнейших препирательств. Ваш отказ не поможет делу, ибо, если вы не подпишете приказа, я велю взять тюрьму приступом. Но, как я уже сказал, я терпеть не могу лишнего шума.

Я помолчал.

— Впрочем, мне бы не хотелось насиловать вашу совесть. Я и забыл, что вы несёте ответственность за каждую погибшую душу. Кроме того, вы только упустите случай получить мученический венец, который я постараюсь обеспечить вам, избрав для вас соответствующий род смерти.

Инквизитор затрясся как в лихорадке.

— Вы обещаете пощадить меня, если я подпишу приказы?

— Обещаю.

— А какое ручательство в том, что вы сдержите своё слово?

— Никакого, конечно. Это один из тех случаев, когда приходится рисковать. Я уже говорил вам об этом. Но время не ждёт. Решайтесь.

Он провёл рукой по лбу, взял лист бумаги и написал приказ.

— Отлично. Теперь после моей подписи пусть подпишет ещё дон Альвар. Я здесь хозяин, пока захочу. Развяжите ему руки, — сказал я, написав своё имя, — и дайте ему чернил и перо.

Дон Педро бросил на меня яростный взгляд.

— Так-то, достопочтенный отец. Я хочу, чтобы всё было в порядке. Теперь потрудитесь передать мне все находящиеся у вас бумаги, имеющие какое-либо отношение ко мне. Мне хотелось бы иметь их у себя на память о моих друзьях. Я мог бы, конечно, взять их и сам. Стоило бы только порыться в ящиках вашего стола. Но вам лучше известно, где они лежат, и поэтому вы избавите меня от лишних хлопот.

Он открыл ящик стола и подал мне связку бумаг. Я бросил на них беглый взгляд: тут находилось как раз то, что мне было нужно. Может быть, здесь были не все бумаги, но теперь это не имело особого значения: мне уже было всё равно, какие у меня друзья и враги в Брюсселе и Мадриде. Знать это было бы удовлетворением простого любопытства, не более.

С минуту мне хотелось потребовать у него также и письмо моей жены. Но у меня не было уверенности в том, что, уничтожив свой первый черновой набросок, она действительно отправила потом своё письмо. Если, послушавшись внутреннего, предостерегавшего её голоса, она не сделала этого, то я только выдал бы её инквизитору. Поэтому я решил не говорить об этом письме.

— Прошу извинения за то, что на короткое время мне придётся связать вас, как и всех остальных, — сказал я дону Педро. — На самое короткое время. Вот так. Так будет хорошо.

Я приказал моим людям отнести дона Альвара и его троих солдат во внутренние апартаменты и ждать меня в приёмной.

— Ну, дон Педро, теперь мы с вами наедине. И нам нужно поговорить о донне Изабелле.

Он дико взглянул на меня.

— Я боюсь, что её красота вредно подействовала на ваше душевное спокойствие. Вы слишком подолгу смотрели на её прекрасные глаза и белую шею.

— Дон Хаим,