очень слабо улыбнулся. - Я люблю своих папу и маму больше всего на свете. - Его улыбка померкла, когда он вспомнил единственных людей, которые когда-либо занимали место его родителей в его сердце, но его голос не дрогнул. - Я люблю их, но им потребуется время, чтобы приспособиться, и я не хочу, чтобы они беспокоились об этом, мучились из-за этого, когда меня даже здесь нет.

- Должны ли они приспособиться, Стив? - очень тихо спросил Дворак.

- Что? Ты имеешь в виду все эти "проклятые души нежити" и тому подобное?

В голосе Бучевски было больше веселья, чем чего-либо еще, но Дворак посмотрел ему прямо в глаза и кивнул.

- Не думай ни на секунду, что я не благодарен, - сказал он. - И не думай, что я не упал на колени и не возблагодарил Бога, когда услышал о том, что произошло. Но, ты знаешь, это как раз то, что меня беспокоит. Я отношусь к Богу так же серьезно, как и твой отец. И это означает, что я могу понять, почему у него может быть что-то из тех же самых... вопросов, которые я задаю.

- Конечно, знаешь, - кивнул Бучевски. - По-другому и быть не могло. Но...

Стивен Бучевски сунул руку под рубашку. Когда он снова протянул руку, в ней был маленький красивый серебряный крестик, который Шэнайя подарила ему меньше года назад. Тот лежал на его широкой темной ладони, сияя в лунном свете, и он протянул его Двораку.

- Видишь?

Дворак посмотрел на крест, затем протянул руку и осторожно дотронулся до него. Рука, на которой он лежал, была прохладной. Не холодной, - подумал он, - просто прохладной. Кожа не была ни сморщенной, ни твердой. На ощупь это было так же, как кожа любой другой руки... за исключением того, что не чувствовалось никакого тепла.

- Голливуд по большей части ошибся, Дэйв, - сказал Бучевски. - Вампиры все еще существуют... как люди. Мы изменились, и я не собираюсь говорить, что перемены - приятный процесс, потому что, поверь мне, это не так. И я не собираюсь говорить тебе, что нет вещей, по которым я буду скучать - очень по многим - теперь, когда я больше не тот, кого Влад называет дышащими'. Но мы не становимся автоматически монстрами.

- Не автоматически, - повторил Дворак, и Бучевски кивнул.

- Это выбор, который мы все делаем, не так ли? Монстр, ангел, или, может быть, просто... чувак, ты как думаешь? - Он спокойно посмотрел Двораку в глаза. - Любой может выбрать стать убийцей. Любой может выбрать стать врачом. Один из них требует большей дисциплины и больше изучения, но это оба варианта. Я выбрал быть морским пехотинцем и убил немало людей на службе своей стране. Как и твой шурин. Как и ты, предполагая, что хочешь считать шонгейри "людьми". Сделало ли это меня убийцей или просто морским пехотинцем?

- То есть ты хочешь сказать, что даже Влада Дракулу просто неправильно понимают?

- Конечно, не хочу. - Впервые в голосе Бучевски промелькнуло то, что могло бы быть оттенком гнева. - На самом деле, он был бы первым, кто сказал бы тебе, что это было не то, что произошло. Правда в том, что Влад был монстром... но это было правдой еще до того, как он перестал дышать. Превращение в вампира не сделало его монстром; это только означало, что он мог делать еще более чудовищные вещи, и какое-то время это именно то, что он делал. Спроси его об этом.

- Нет, спасибо.

Дворак вздрогнул. Он уже дважды встречался с Дракулой, и хотя подозревал, что чувствовал себя рядом с ним менее некомфортно, чем могли бы чувствовать многие, существовала огромная разница между "менее некомфортно" и чем-то отдаленно похожим на "комфортно".

- Этот человек - и кем бы он еще ни был, он человек, Дэйв, поверь мне - потратил пять столетий на то, чтобы научиться не быть монстром. Он думает, что у него еще ничего не получилось, но я думаю, что он ошибается. Я видел его, наблюдал за ним. Ты знаешь, мы можем ходить в церкви. Мы можем молиться - я до сих пор делаю это довольно регулярно. И я видел его в церкви, видел, как он смотрит на этот крест, видел, как он все еще считает себя нечистым. Я не собираюсь говорить вам, что он "хороший" человек, потому что он родился в переломном пятнадцатом веке, и в нем все еще сохранилось больше, чем несколько, установок пятнадцатого века. Например, я не думаю, что он когда-либо будет сильно интересоваться "турками". Имея с ними то, что ты мог бы назвать неприятным опытом детства, который даже не учитывает то, как они обращались с румынами, когда он был еще молодым. Или о том, как его собственный брат Раду принял ислам и вторгся в Валахию при Мехмеде II. И, возможно, тебе тоже захочется взглянуть на то, что бояре сделали с его отцом и его старшим братом. За последние шестьсот лет или около того он побывал в действительно плохих местах - как в своей голове, так и физически - и он никогда не будет тем, кого можно назвать очень снисходительным типом. Но кем бы он ни был когда-то, он больше не монстр. И я не позволю ему снова стать таким.

Бровь Дворака приподнялась.

- Вот почему я не могу остаться и решить это с папой и мамой, - сказал Бучевски, аккуратно засовывая крестик обратно под рубашку и снова застегивая ее. - Влад нуждается во мне. Я обещал поддерживать его в здравом уме и собираюсь это сделать. Но я также знаю, что мы собираемся сделать с шонгейри, и именно поэтому я должен быть с ним. Думаю, я нужен ему как доказательство того, что он может создать другого вампира, который не является монстром. Потому что, возможно, если во вселенной есть хоть один вампир, который не является монстром, он тоже не может быть монстром. И пока я нужен ему для этого, я буду рядом. Потому что я в долгу перед ним за это. Потому что каждый выживший человек обязан ему этим. И потому что он, черт возьми, вполне этого заслуживает.

* * *

Теперь внимание Дэйва Дворака вернулось к настоящему, он посмотрел в освещенные фонарем глаза еще одного вампира.

Нет, - сказал он себе.