он сознавал, что былое кончилось. Человек начинает входить в жизнь и, оглядываясь порой назад, он оказывался уже сам не в состоянии понять себя таким, каким был он перед этим. Он начинает понимать, что всякое волнение есть потребность неотъемлемая для него, что без него лишь пустота его обхватывает, а потому он сознательно решается всецело погрузиться в вихрь неустанных переживаний.

«Но я бы не желал сей жизни без волненья;

Мне тягостно ее размерное теченье.

Я втайне бы страдал и жаждал бы порой

И бури, и тревог, и воли дорогой,

Чтоб дух мой крепнуть мог в борения мятежном

И, крылья распустив, орлом широкобежным,

При общем ужасе, над льдами гор витать,

На бездну упадать и в небе утопать».

Майков.

И вот начинается вторая эра развития. Человек всецело отождествляет себя с внешней жизнью Он пускает себя в ее водоворот и сразу чувствует, что в этом-то и состоит его призвание. Созидая себе цели в бесконечной цепи одни за другими, он начинает стремиться к ним всей мощью своего существа. Каждую минуту он наполняет кипучей деятельностью; достигая одних этапов, он ставит перед собой следующие, откуда перед ним раскрываются новые цели и так без конца.

«Люди постоянно и без всякого сомнения убеждаются, что преходящее их удовлетворить не может».

Шри Шанкарачарья.

Нет работы, нет стремлений, которые бы в конце концов не приводили к собственному отрицанию. Всякий успех, как невелик бы он ни был, сладостен лишь одно недолгое мгновение. Всякая победа таит в себе самой разочарование Отдавшись всецело кипучей деятельности и достигая одних успехов за другими, человек тем самым испытывает и горечь разочарования, но тотчас же ставит себе новую цель, которая как бы откладывает на время развязку. Чем дальше достигает он новых успехов, чем больше растет его опыт и знание, тем все более чуток становится он к жуткому голосу сомнения; он перестает радоваться целиком своей победе, перестает грустить до дна, когда постигает его неудача. И это есть начало третьей эры.

В человеке рождается тоска. Это жуткое, неуловимое, несознательное, невыразимое, но стихийно мощное, непобедимое чувство сразу опутывает человека и отрывает его от внешнего мира; оно сковывает его волю и разум, стремления и чувства и направляет их куда-то внутрь, и как из бездны восстают в своем величии грозном, жутком, сомнения во всем. Мир гаснет, и в трепетном томлении человек впервые становится к лицу с самим собой. Ужас леденящий, скорбь беспричинная бездонная все побеждают, и бедное человеческое сердце рвется на части, томлением терзаясь понять причину того, что с ним происходит. Человек ищет, он оглядывается по сторонам, с быстротой молниеносной освещая свой предыдущий опыт. Пред взором предстают его дела былые, мелькают лица, повторно он слышит их слова, он вспоминает мысли их и деяния, и вот вдруг вновь над прошлым наступает ночь… Его сознание снова в настоящем, оно терзается опять, опять стремится, силясь где-нибудь найти опору, и в хороводе суетном вновь все в хаосе тут мелькает. В человеке рождается ужас, он чувствует, что какое-то равновесие нарушилось, какие-то преграды пали и, замкнутый в себе самом, он мечется в своем составе, томясь и страждя, ища чего-то и вновь теряясь в суете…

Рано или поздно этому наступает конец, и вдруг, без видимой причины, весь тот хаос проваливается куда-то внутрь Человек становится самим собой, как будто какая-то невидимая сила, нежданно вызвав ураган страстей, тоски и боли, вновь все вернула в порядке полном; не поняв того, что было с ним, вновь переходит человек к своей всегдашней жизни; он радостен, лишь кошмаром беспричинным тут кажется ему былое. Проходит время, и снова под действием неведомой руки рождается тоска, и снова страждет человек, вновь изнывает в боли, доколе не придет ее конец, чтобы отдохнуть немного до нового страдного приступа. Но эта грозная тоска рано или поздно перевертывает все сознание человека. Он начинает понимать, что ее явления обязаны не случаю печальному, а что грозная сила властвует всецело над его душевной деятельностью и предначертывает путь его жизни. Он долго не понимает ее, но в его душе рождается уже вполне сознательное чувство недовольства окружающей обстановкой, он начинает глубже всматриваться, тоньше анализировать, более чутко прислушиваться к тем людям и их деяниям, с которыми сталкивает его судьба. И здесь впервые в человеке рождается сначала чуть теплящийся, но затем все быстро увеличивающий свою мощь голос, который с ясной непреложной настойчивостью твердит ему, что у него есть какая-то иная цель, иное назначение. Чувство стадности начинает падать; он понимает, что он сам и те люди, которые вокруг него, отделены пропастью бездонной, что все стремления и деяния людские образуют заколдованный круг, в котором человечество мечется и неустанным трудом, в кровавом поту, кует само себе свои собственные цепи. И вот в нем рождается протест Он начинает тяготиться несправедливостью судьбы, он начинает бороться, начинает проповедовать свои мысли, начинает стремиться передать свои переживания, но тотчас же убеждается, что люди его не понимают. Наступает четвертая эра сознательной грусти, тоски мировой и полного одиночества.

Одиночество есть страдная пора жизни человека, на пути которой в горниле тяжких, испытаний впервые начинает вырабатываться сознание духа. Чувство самостоятельности, ясное и отчетливое сознание независимости и полной субстанциональности своего бытия естественно приводят к постоянной самооценке и самоконтролю во всех поступках и действиях. Духовное самосознание есть первый показатель развитости человеческого существа, а его высшая форма есть конечная цель всех усилий. Чувство одиночества страшна, порой нестерпимо тягостно, но каждый человек через него должен пройти, ибо только в глубинах этого чувства он может найти свою связь с миром внешним, только через него он может проникнуться мировой гармонией единства.

«Когда Маг решается порвать свои светские связи, это значит, что для него толпа есть пустыня, состоящая из множества, и что он предпочитает жить в общении со святыми, или подняться в апофеозе духа до высочайшего состояния небесного всеведения в Боге, что прекрасно известно в Индии под именем нирваны, названием, столь же осуждаемым Западом, сколь и непонятным ему. Среднего положения не существует: можно удалиться от человечества только для того, чтобы жить с Богом, или — с сатаною. Древние мудрецы говорили, что в уединении человек закаляется и отныне твердо становится на свою дорогу, прямую или извилистую, одним словом делается духом Света или тьмы. Нет ничего более истинного! Действительно, в уединении человек живет лицом к лицу