Теперь настала очередь Пенелопы, но она, конечно, забыла захватить с собой фотографии. Она рассказала Дорис о Мелани и Руперте, стараясь чуть-чуть их приукрасить.

— Они живут где-то рядом с тобой? Ты часто видишься с ними?

— Милях в двадцати.

— Это далеко. Я вижу, тебе нравится жить за городом. Лучше, чем в Лондоне, да? Я просто в ужас пришла, когда узнала из твоего письма, что Амброз бросил тебя. Надо же до такого дойти. Впрочем, он всегда был никчемным мужиком. Хорош собой — да, тут уж ничего не скажешь, но мне всегда казалось, что он нам не компания. И все равно, надо же так подло с тобой поступить. Эгоист несчастный. Мужики вечно думают только о себе. Я всегда это говорю Эрни, когда он оставляет грязные носки на полу в ванной.

А затем, выложив друг другу все, что наболело, рассказав о мужьях и детях, они перешли к воспоминаниям, перебирая в памяти прожитые вместе долгие военные годы, когда делили и страхи, и печали, и скуку повседневной жизни, и вспоминая странные, порой нелепые случаи, которые теперь, по прошествии стольких лет, вызывали лишь безудержный смех.

О том, как полковник Трабшот, вышагивая по городу в каске и с повязкой офицера интендантской службы на рукаве, сбился с дороги в затемненном городе и свалился в гавани с дамбы прямо в море. О том, как миссис Приди читала лекцию по оказанию первой помощи перед большой аудиторией скучающих женщин и запуталась в бинтах. О том, как генерал Уотсон-Грант тренировал солдат-ополченцев на школьном дворе, а старый Вилли Чергуин проткнул штыком большой палец ноги, и его пришлось отправить в госпиталь на карете «скорой помощи».

— А как мы ходили в кино, помнишь? — вспоминала Дорис, смеясь так, что слезы катились у нее по щекам. — Помнишь? Два раза в неделю, ни одного фильма не пропускали. Помнишь Чарльза Бойера в фильме «Останови рассвет»? И все в зале плакали, все до единого. У меня было три носовых платках, и все были мокрые, хоть выжимай, а когда я вышла, то рыдала всю дорогу до самого дома.

— Да, хорошее было время. Ведь больше и развлечься было нечем, кроме как слушать радиопередачу «Час отдыха для рабочих» или выступления мистера Черчилля, который время от времени старался влить в нас очередную дозу мужества и бодрости духа.

— Но больше всего мне нравилась Кармен Миранда. Я ни одного фильма с ней не пропустила. — Дорис вскочила на ноги, уперла руки в бока, расставив веером пальцы, и запела: — «Ай-яй-яй-яй-яай, я стр-растно люблю тебя. Ай-яй-яй-яй-яай, ты пр-росто восхитителен…»

Хлопнула дверь, и вошел Эрни. Дорис, видимо посчитав его появление даже более смешным, чем собственное пение, повалилась навзничь на тахту и смеялась до слез, совершенно обессилев от этого приступа смеха.

Смущенный Эрни поглядывал то на одну женщину, то на другую.

— Что тут у вас происходит? — спросил он, и Пенелопа, видя, что его жена не в состоянии ответить на вопрос, встала из-за стола, взяла себя в руки и пошла ему навстречу.

— Ах, Эрни… — Она вытерла слезы, пытаясь подавить приступ неудержимого смеха. — Извини. Какие мы глупые! Мы тут вспоминали былые времена и все время смеялись. Ты уж прости нас. — Эрни показался ей еще ниже ростом, чем прежде; он постарел, и его некогда черные волосы стали совсем седыми. На нем была старая шерстяная фуфайка и домашние мягкие тапочки, которые он только что надел вместо рабочих ботинок. Его рука была все такой же, грубой и мозолистой; она так рада была его видеть, что хотела обнять его, но постеснялась, боясь, что он смутится еще больше. — Ну как ты? Я так рада видеть тебя!

— Я тоже очень рад. — Они торжественно пожали друг другу руки. Он перевел взгляд на жену, которая уже немного успокоилась и теперь сидела на тахте, сморкаясь в платок. — Я услышал шум и решил, что здесь кого-то убивают. Вы чай уже пили?

— Нет, мы чай не пили. Нам было не до чая. Мы болтали без умолку.

— Чайник почти весь выкипел. Я его уже долил.

— О господи, я совсем забыла. — Дорис встала. — Пойду заварю чай. Эрни, Пенелопа принесла тебе бутылку виски.

— Прекрасно. Спасибо тебе большое. — Он отодвинул рукав фуфайки и посмотрел на свои большие часы рабочего человека. — Половина шестого. — Он поднял глаза, и в них загорелся озорной огонек. — Почему бы нам не оставить в стороне чай и не перейти прямо к виски?

— Эрни Пенберт! Старый пьяница! Надо же такое придумать.

— По-моему, — уверенно сказала Пенелопа, — это прекрасное предложение. В конце концов, мы не виделись целых сорок лет. Сейчас самое время отпраздновать это событие.

Таким образом вечер воспоминаний перешел в дружескую пирушку. Виски развязал Эрни язык, и они пировали бы до позднего вечера, если бы не приехали Данус и Антония. Пенелопа совершенно забыла о времени, и звонок в дверь очень удивил всех троих.

— Кто бы это мог быть? — сказала Дорис недовольным тоном.

Пенелопа посмотрела на часы:

— О боже, уже шесть часов. Как незаметно летит время! Это за мной приехали Данус и Антония.

— Да, когда тебе хорошо, время бежит быстро, — заметила Дорис, встала из-за стола и пошла открывать дверь. Они услышали, как она говорит: «Входите, пожалуйста, она уже ждет вас. Чуть-чуть навеселе, как и все мы, но держится молодцом».

Пенелопа поспешно допила виски и поставила пустой стакан на стол, чтобы они не подумали, что помешали. Потом Дорис и молодые люди друг за другом вошли в небольшую комнату. Эрни поднялся из-за стола, и Пенелопа представила Дануса и Антонию хозяевам дома. Эрни отправился на кухню и скоро вернулся с двумя стаканами.

Данус почесал в затылке и, оглядев всех присутствующих, весело сказал:

— Кажется, вы собирались пить чай?

— Чай? — В голосе Дорис звучало нескрываемое презрение к таким невинным напиткам. — Мы о чае совсем забыли. Мы так много разговаривали и смеялись, что о чае и не вспомнили.

— Какая милая комната, — сказала Антония. — Именно в таком доме мне хотелось бы жить. А какие прелестные у вас цветы в палисаднике!

— Я называю его садом. Было бы хорошо, конечно, иметь настоящий сад, но, как я всегда говорю, надо уметь довольствоваться тем, что есть.

Взгляд Антонии упал на портрет Софи.

— Кто эта девушка на портрете?

— Эта? Так это же мама Пенелопы. Разве не видите сходства?

— Какая красивая!

— Да, она была очень красива. Такую красавицу редко встретишь. Она была француженка — правда, Пенелопа? И голос у нее был такой обольстительный, ну прямо как у Мориса Шевалье. А когда она, бывало, рассердится, так отчихвостит, только держись.

— Она здесь такая молодая.

— Она и была молодая, гораздо моложе своего мужа. Вы ведь были как сестры — правда, Пенелопа?

Эрни шумно откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

— Выпьете стаканчик? — спросил он, обращаясь к Данусу.