Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот уж повеселимся!
Подъехала машина и остановилась у обочины. Из нее вылез Эрни и застыл в позе ливрейного лакея, держа дверцу открытой и ожидая, когда Пенелопа сядет.
— Прощай, Дорис. — Она повернулась и пошла было к машине, но Дорис ее окликнула:
— Пенелопа!
Она обернулась:
— Что, Дорис?
— Если он Ричард, то кто же Антония?
Дорис была неглупа. Пенелопа улыбнулась:
— Наверное, я?
— В первый раз я приехала сюда, когда мне было семь лет. В тот год папа́ купил машину, и для нас это было большим событием. У нас еще никогда не было машины, и это был первый наш выезд. Потом мы много путешествовали, но в память врезалась именно эта поездка. Я пришла в неописуемый восторг оттого, что папа́ умел заводить мотор и управлять автомобилем.
Они сидели втроем на краю обрыва в Пенджизале над голубым простором Атлантического океана в небольшой, поросшей травой ложбинке, защищенной от ветра огромным гранитным выступом, сплошь покрытым лишайником. Повсюду из густой травы маленькими островками выглядывали семейки первоцветов и бледно-голубые головки скабиозы. В безоблачном небе громко перекликались сизоворонки и с пронзительными криками кружили морские птицы. Полдень, да еще в апреле, а теплынь, как в середине лета; они расстелили новый клетчатый плед и, поставив корзинку с едой в тень, уютно на нем устроились.
— И что это была за машина? — Данус расположился на покатом склоне, опершись на локоть. Он снял свитер и закатал рукава рубашки, обнажив загорелые мускулистые руки. На обращенном к Пенелопе лице были неподдельный интерес и веселое ожидание.
— Это был «бентли», — сказала она. — Подержанный. На новый у папа́ не хватило денег, но тем не менее он машиной очень гордился.
— Это интересно. У него, должно быть, были кожаные ремни, с помощью которых опускался капот, похожий на дорожный сундук, да?
— Совершенно верно. А еще была подножка и складной верх, с которым мы никак не могли справиться, и потому не поднимали его даже в самый жуткий ливень.
— Сейчас такой автомобиль стоит уйму денег. Где он теперь?
— Когда папа́ умер, я отдала его мистеру Грэбни. Просто не знала, что с ним делать. Мистер Грэбни всегда был к нам очень добр, держал его в своем гараже всю войну и ни разу не взял с нас ни копейки. А еще однажды, когда для меня это было очень, очень важно, он достал на черном рынке бензин. И я была бесконечно ему благодарна.
— А почему вы сами им не пользовались?
— Когда мы переехали в Лондон, мне было уже не по карману держать автомобиль, да к тому же он был не особенно нужен. Я всюду ходила только пешком, толкая впереди себя коляску либо с детьми, либо с продуктами. Амброз был просто в бешенстве, узнав, что я подарила наш «бентли». Когда я вернулась с похорон папа́, он прежде всего поинтересовался автомобилем, а узнав, как я им распорядилась, дулся на меня целую неделю.
Данус ему посочувствовал:
— Как я хорошо его понимаю!
— Я тоже. Бедняга. Это было большое для него разочарование.
Пенелопа приподнялась с пледа и села, глядя с обрыва на море. Был отлив, но вода еще не отступила до самого низкого уровня. А когда отступит, на обнажившемся скалистом дне откроется обширная, наполненная водой до краев чаша, сверкая на солнце, как огромный голубой бриллиант. Вот эту созданную природой купель и обещала показать Пенелопа Данусу и Антонии как отличное место для купания.
— Еще полчаса, — прикинула Пенелопа, — и можно будет искупаться.
Она снова прислонилась к уступу и переменила положение ног. На ней были джинсовая юбка, хлопчатобумажная рубашка, новые кроссовки и старая соломенная шляпа, в которой она работала в саду. Солнце светило так ярко, что Пенелопа была рада даже этой легкой кружевной тени. Антония, лежавшая рядом с закрытыми глазами и казавшаяся спящей, вдруг зашевелилась, перевернулась на живот и легла щекой на сложенные перед собой руки.
— Расскажите нам что-нибудь еще. Вы часто сюда приезжали?
— Нет, редко. Сюда ехать было очень далеко, да и пешком от фермы, где мы оставляли машину, путь не ближний. А в те времена наверху еще не было тропы, и нам приходилось пробираться сквозь заросли утесника, папоротника и куманики. А потом надо было еще успеть к окончанию отлива, чтобы мы с Софи могли искупаться.
— А разве ваш отец не купался с вами?
— Нет. Он говорил, что слишком стар. Обычно он сидел здесь в старой широкополой шляпе перед мольбертом на маленьком складном стуле и что-нибудь рисовал или писал маслом. Предварительно, конечно, откупорив бутылку, налив себе в стакан вина и закурив сигару; одним словом, устраивался поудобнее и наслаждался жизнью.
— А зимой? Вы когда-нибудь приезжали сюда зимой?
— Никогда. Зимой мы жили в Лондоне. Или в Париже, или во Флоренции. В Порткеррис и Карн-коттедж мы приезжали только летом.
— Как здесь чудесно.
— Так же, как и в Ивисе, где у твоего отца был замечательный дом.
— Пожалуй, вы правы. Все в мире относительно. — Антония перекатилась на бок и подперла рукой подбородок. — А ты, Данус? Куда ты уезжал на лето?
— Я надеялся, что никто меня об этом не спросит.
— Ладно тебе. Рассказывай.
— В Северный Берикшир. Там мои родители каждое лето снимали дом. Они играли в гольф, а мы с братом и сестрой сидели на холодном пляже с нянюшкой и на пронизывающем ветру строили из песка замки.
Пенелопа сдвинула брови:
— С братом? У тебя разве есть брат? Я думала, что вас только двое: ты и сестра.
— Был. Его звали Ян. Он был из нас самый старший. Он умер от менингита, когда ему было четырнадцать.
— О господи! Какое несчастье!
— Да. Это было большое горе. Мои родители до сих пор от него не оправились. Он был золотой мальчик, красивый, одаренный, прирожденный спортсмен, блестяще играл во все спортивные игры. Сын, о котором мечтают все родители. Для меня он был как бог, потому что умел делать абсолютно все. Когда Ян подрос, он стал играть в гольф, а вслед за ним и моя сестра, а вот я всегда был бездарным игроком, да и не очень любил этот вид спорта. Я предпочитал уезжать куда-нибудь на велосипеде, искать птиц, и это мне было гораздо больше по душе, чем осваивать премудрости гольфа.
— Северный Берикшир, как я понимаю, не самое лучшее место для отдыха. А еще куда-нибудь ты ездил на лето?
Данус рассмеялся:
— Конечно. Моего лучшего друга и школьного товарища зовут Родди Маккрей. У его родителей есть небольшая мыза недалеко от Тонга в Северном Сатерленде. Кроме того, у них есть разрешение на ужение в Навере, и отец Родди приохотил меня ловить рыбу. Когда я подрос, то почти каждое лето проводил у Родди.