Журнал самарских анархистов «Возрождение» апеллировал не к широкому кругу сторонников, а скорее к самим же анархистам, призывая их к разработке теоретических проблем в новой исторической ситуации. Весьма характерно, впрочем, и различие оценок новой социально-экономической модели. Если авторы «Туркестанского набата» оценивали его, как «государственный социализм», представители «Возрождения» говорили о «государственном капитализме», который «хотя и отличается от империализма и других государственных форм, но вместе с тем имеет очень много общего». Он неизбежно ведет к тем же экономическим противоречиям. «Мы видим ту же безработицу, ту же эксплуатацию трудящихся и тех же дармоедов государственных чиновников, которые не являются производителями, а лишь только потребителями. […] Мы знаем, что батраков и полубатраков в деревне насчитывалось в 1922 году около 300 000 человек, в текущем году их насчитывают до 2-х миллионов, а через год-два мы будем иметь громадные кадры обедневших крестьян-батраков. […] Несмотря на изощрения их умов, промышленные кризисы мы переживали и будем переживать. Такие факты хорошо знакомы рабочим-металлистам», – указывал автор передовицы. Ставя в отдаленной перспективе задачу социальной революции, авторы журнала предполагали перейти к самовоспитанию и переоценке ценностей, «дабы выработать новый взгляд на некоторые вещи и в конце концов дать определенную форму анархизму, до сих пор дробящемуся на массу мелких группировок, зачастую не имеющих никакой связи». Предполагалось, однако, что будет разработана модель революции «с так называемыми „программой-минимум“ или „переходной эпохой“».

В условиях подавления политических свобод большое значение для издательской деятельности и информационного обеспечения движения имела анархистская эмиграция. В ее периодических изданиях часто публиковались материалы, пересылавшиеся легально или нелегально анархистами в СССР. Зарубежная анархистская литература также доставлялась в страну, хотя и в незначительном количестве. Так, при арестах 1926 и 1929–1930 гг. у ивановских и московских анархистов были обнаружены экземпляры газет «Рассвет», «Der Sindikalist» и журнала «Дело труда». Связи с зарубежьем в какой-то мере поддерживались легально. Так, живший под Москвой итальянский эмигрант-анархист Ф. Гецци открыто переписывался с лидерами мирового анархистского движения и до середины июня 1929 г. получал из-за границы анархистскую прессу. Легальный характер таких связей был выгоден и ОГПУ, ибо облегчал контроль за анархистами. Так, в августе 1927 г. чекисты Белашев и Юргенс во время беседы с Музилем и Бармашом по делу Варшавского дали понять, что возможна легальная переписка с товарищами из других стран. Тем не менее те обманули ожидания спецслужб. Так, наиболее хлопотной для ОГПУ издательской акцией анархистов стала подготовка, нелегальная переправка за границу, а затем и издание в Париже (1928 г.) направленной на критику всех сторон политики ВКП(б) книги А.А. Борового «Большевистская диктатура в свете анархизма. Десять лет диктатуры пролетариата», написанной при участии В.В. Бармаша и Н.И. Музиля.

Поскольку большинство анархистских организаций действовали в подполье, для поддержания связей с анархистами-эмигрантами большую важность имели нелегальные каналы. Так, уже в первой половине 1920-х гг. арестованную участницу анархо-синдикалистских кружков Петрограда Т.М. Гарасеву сотрудники ГПУ обвиняли в том, что она поддерживала связь с кронштадтскими матросами, скрывавшимися в Финляндии. В частности, утверждалось, что она проводила с ними конспиративные встречи недалеко от границы. Я.В. Леонтьев, передающий эту информацию, ссылается на личные беседы с Гарасевой при личных встречах в конце 1980-х – начале 1990-х гг. В пользу данной версии говорит то обстоятельство, что она отказалась что-либо рассказывать о той истории, «так как дала обет об этом молчать», пояснив, «что ее не смогли расколоть ни ГПУ-шники, ни чекисты, и что эта тайна будет унесена ею в могилу».

Другим примером такого рода деятельности стала организованная О.И. Таратутой с 1926 г. регулярная переправка анархической литературы и курьеров через польскую границу у Ровно, которая использовалась анархистскими организациями Ленинграда, Курска, Москвы, Одессы, Поволжья, Харькова.

Важным каналом нелегальной связи становятся моряки Ленинграда, Мурманска и черноморских портов, что фиксировались ОГПУ на протяжении исследуемого периода. Так, например, Д. Скиталец-Едиткин в 1929 г. посетил Одессу, сумев установить связь с моряками Черноморского флота и наладить доставку в СССР номеров журнала «Дело Труда». Г.М. Борзенко, помощник капитана дальнего плавания и лидер действовавшей с 1923 г. в Одессе подпольной анархистской группы, сумел наладить связь одесских анархистов с товарищами в Германии, действуя через бывшего анархиста, советского резидента в Германии Улановского, проживавшего в Гамбурге.

Отдельной проблемой деятельности анархистов во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг. становится сопротивление репрессиям. В первую очередь шла речь о проявлении солидарности с заключенными и ссыльными анархистами. До 1938 г. в этой области оставались некоторые легальные возможности, предоставленные правозащитной организацией Е.П. Пешковой «Помощь политическим заключенным» (Помполит), обеспечивавшую политзаключенным материальную (посылки с вещами, небольшие денежные суммы) и моральную (например, открытки с поздравлениями к праздникам) помощь от иностранных и российских анархистов. В Москве действовали две центральные организации Анархистского Черного Креста: АЧК ВФА, перешедший под контроль «анархо-мистиков», и действовавший в 1927–1929 гг. АЧК «группы Бармаша». «Черный Крест» Бармаша передавал собранные в СССР и полученные от анархистов-эмигрантов и зарубежных анархистских организаций средства в «Помполит», сотрудники которого принимали их как пожертвования от частных лиц. АЧК «анархо-мистиков» действовал до конца 1936 г., собирая денежные средства в помощь находившемуся в сибирской ссылке А.А. Солоновичу.

Примером соединения усилий отечественных, эмигрантских и зарубежных анархистских организаций в борьбе за освобождение товарища по движению стало дело заведующего издательством «Голос труда» и казначея «Общества помощи заключенным и ссыльным анархистам» Е.Б. Рубинчика, арестованного в конце марта 1922 г. по обвинению в финансировании деятельности анархического подполья и 7 декабря 1923 г. приговоренного к 3 годам заключения в лагере. В его поддержку высказался секретариат все еще легально действовавшего в СССР Союза анархо-синдикалистов «Голос труда». С ходатайством об освобождении Рубинчика к Л.Б. Каменеву обратилась и Софья Григорьевна Кропоткина. Известный же теоретик и историк анархизма Макс Неттлау выставил освобождение своего русского товарища в качестве условия предоставления советскому историку и редактору «Известий» Ю.М. Стеклову документов, связанных с жизнью и деятельностью М.А. Бакунина. С ходатайством об освобождении Рубинчика выступил представитель французских профсоюзов при Исполкоме Коминтерна Эрклэ. Кампанию за освобождение Рубинчика развернула Международная ассоциация трудящихся. Итогом кампании стало решение ОСО при Коллегии ОГПУ от 27 июня 1924 г. об освобождении Ефрема Рубинчика из тюрьмы и его переводе в ссылку.

Гораздо менее успешной оказалась кампания по делу арестованного еще в 1921 г. члена анархистской группы «Безвластие» и издателя одноименной газеты, В.Ф. Моченовского. В его защиту выступил Секретариат ВФА. Текст его речи, прочитанной на заседании Ревтрибунала при ВЦИК, был нелегально переправлен за границу и опубликован в эмигрантской печати анархистов. В своем выступлении Моченовский обвинил большевиков в давнем и целенаправленном уничтожении анархистов в России и подверг критике РКП(б) за подавление свободы мысли: «С начала 1918 г. большевики организовали, для истребления анархистов в России, антианархический фронт. По всей территории Советской республики они направили свое оружие против анархистов. Закрывали анархические типографии, конфисковали газеты и литературу, закрывали анархические клубы, книжные магазины. Всеми мерами препятствовали анархическим съездам, арестовывали анархистов и где только была возможность, под тем или другим предлогом, их расстреливали. Все это делалось гнусным, жестоким образом. […] И по сие время, по всей РСФСР, в разных тюрьмах, в самых зверских условиях, томятся многие идейные анархисты; многие сосланы по разным, почти необжитым, местностям РСФСР; многие изгнаны за ее пределы; многие расстреляны и подлежат расстрелу. […] Власть большевиков, как и всякая власть, боясь общественной критики за свои неблаговидные действия, отнимает у человека право выражать свободно свои взгляды и навязывать всем и каждому идеи Маркса, мешает личности развиваться свободно».