Все говорили, какое это чудо, что твоя мать снова забеременела после рождения Зейнаб. Чистокровные женщины рожают один раз, и то, если повезет, но чтобы двое? И с такой минимальной разницей в возрасте? – Гасан покачал головой, и на его лице промелькнула бледная улыбка. – Все говорили, это был подарок от Всевышнего, знак Его благосклонности к моему царствованию, – улыбка сошла с его лица. – Но ты оказался мальчиком. Младшим сыном от влиятельной матери из богатейшего племени. Когда я вошел к Хацет, она взмолилась, чтобы я не убивал тебя. – Он покачал головой. – То, что она могла подумать такое, когда я пересчитывал пальчики у тебя на руках и ногах и нашептывал молитвы тебе на ушко… тогда я понял, что мы были совершенно чужими друг другу.

На второй день после твоего рождения передо мной предстали два ассасина из Ам-Гезиры. Опытные мастера своего дела, лучшие из лучших, и они предлагали мне варианты, как по-тихому решить эту дилемму. Быстрые и милосердные способы, которые не вызовут подозрений у Аяанле, – его отец сжал кулаки. – Я пригласил их к себе в кабинет. Выслушал их рассудительные и взвешенные предложения. И потом убил их собственными руками.

Али вздрогнул, но отец даже не заметил.

Гасан смотрел в окно, предаваясь воспоминаниям.

– Я отправил их головы обратно в Ам-Гезиру, и, когда пришел день дать тебе имя, я нарек тебя Ализейдом, продевая реликт тебе в ухо. Именем нашего величайшего героя, первого в нашей правящей династии, чтобы никто не сомневался, что ты – мой сын. Я передал тебя на воспитание Ваджеду, чтобы тот взрастил из тебя будущего каида, и все эти годы смотрел, как ты растешь и следуешь по стопам своего тезки, благородный и добрый рыцарь с зульфикаром, серьезный противник… И я был доволен своим решением. – Он замолчал и впервые с того момента, как вошел в комнату, повернулся к Али и встретился с ним взглядом. – Но возможно, нарекать младшего сына именем величайшего бунтаря в нашей истории было не самым разумным решением.

Али опустил взгляд. У него не хватало сил смотреть отцу в глаза. Он думал, что его будет переполнять праведный гнев, когда у них наконец состоится этот разговор, но сейчас он чувствовал только тошнотворное опустошение.

– Мунтадир рассказал тебе.

Гасан кивнул.

– То, что было ему известно. Ты нарочно не выдал ему ничьих имен, но вычислить их оказалось несложно. Рашид бен Салх был казнен этим утром. Может, тебя утешит, что он не принимал участия в покушении на твою жизнь. Похоже, шафит действовал в одиночку, желая отомстить за мятеж. Старуха до сих пор в розыске.

Ханно действовал один. Али оцепенел, и вся тяжесть вины легла ему на плечи. Значит, Рашид его не предавал. Он был таким же, как Али, верующим и посвятил всю свою жизнь помощи шафитам, и даже отринул ради этого родное племя и рискнул привилегированным положением гезирийского офицера. И его убили из-за Али.

Он знал, что ему положено валяться в ногах у отца и просить пощады, но масштаб сотворенной им катастрофы убил всякое желание торговаться за собственную жизнь. Он вспомнил спасенную ими девочку. Где она окажется, когда сестру Фатуму поймают? На улице? И все остальные тоже?

– Она просто старая женщина, аба. Старая шафитка, которая ухаживает за сиротами. Как ты можешь видеть в ней угрозу? Как ты можешь видеть в любом из них угрозу? Они просто хотят достойной жизни. – Али сам слышал досаду в своем голосе.

– Не только этого они хотят, Ализейд. Они хотят, чтобы ты был их королем.

Сердце Али на секунду забыло, как биться. Он посмотрел на отца – убедиться, не шутит ли он, но каменное лицо Гасана было лишено юмора.

– Нет, не думаю, что ты сам соорудил такой план, хотя твой брат именно такого мнения. Много лет назад Рашид бен Салх был смещен с поста в Та-Нтри по подозрению в подстрекательстве. Когда его пришли арестовывать, он сжигал письма от Аяанле. Под пытками он во всем сознался, но настаивал на твоей невиновности. – Король откинулся назад. – Он не знал имен своих контактов из Аяанле, но уверен, что его смерть заставит вздрогнуть многих членов семьи твоей матери.

У Али пересохло во рту.

– Аба… можешь наказывать меня за содействие «Танзиму». Я ничего не скрою. Но… такое? – Он даже не мог заставить себя сказать это вслух. – Никогда. Как ты можешь думать, что я могу ополчиться против тебя? Против Мунтадира? – Он прочистил горло от переизбытка эмоций. – Ты правда считаешь, что я способен на…

– Да, – коротко ответил Гасан. – Я считаю, что ты способен. Я считаю, что ты сопротивляешься, но ты способен. – Он замолчал и внимательно посмотрел на сына. – Даже сейчас я вижу гнев в твоих глазах. Может, тебе недостает смелости противостоять мне. Но Мунтадиру…

– Он мой брат, – встрял Али. – Я никогда…

– И ты знаешь все его слабости. Равно как и я. Его первые десятилетия на престоле будут смутными. Он разбазарит казну и избалует придворных. Он насядет на твоих ненаглядных шафитов, чтобы казаться сильнее, и оттолкнет свою королеву – женщину, которая, как мне кажется, слишком для тебя дорога, – в пользу гарема наложниц. Ты будешь наблюдать за всем этим как его каид. Аяанле будут нашептывать тебе на ухо, в твоем в распоряжении будут верные тебе солдаты… и ты будешь смотреть на все это со стороны. И однажды ты не выдержишь.

Никогда. Стиснув зубы, Али посмотрел на отца. Он не станет молить о пощаде.

– И когда мне назначена встреча с каркаданном?

Гасан не отвел взгляда.

– Никогда. Ты будешь лишен всех своих титулов и казенных счетов и выслан в Ам-Гезиру. Другие племена будут считать, что ты отправлен руководить гарнизоном.

Ссылка. Али смутился. И это все? Но молчание отца затягивалось, и Али понял, что в рассказе отца о его рождении было и предостережение.

Чужаки могут поверить в то, что это обычное военное назначение, но Гезири все увидят как есть. Когда Ализейд аль-Кахтани – Ализейд из Аяанле – объявится в Ам-Гезире, один и без гроша за душой, Гезири поймут, что он больше не под протекцией отца. Что королевский младший сын, внеплеменной ребенок, брошен на произвол судьбы и им не грозит расплата за его пролитую кровь. Гезирийские ассасины – лучшие профессионалы и всегда готовы взяться за работу. Всякий пожелавший втереться в доверие к его брату, отцу, Каве и всем врагам, которых нажил Али за эти годы, даже необязательно тем, с кем у Али были личные счеты. У Кахтани были тысячи недоброжелателей и внутри их родного племени.

Это и была его казнь. Она могла растянуться на несколько месяцев, но он все равно окажется мертв. Свои последние дни он проведет в ужасе, в одиночестве, вооружившись тем, что подвернется ему под руку, в ожидании неизбежного.

Его отец поднялся с пола: неповоротливые движения выдавали его преклонный возраст.

– Завтра в Ам-Гезиру выдвигается торговый караван. Ты поедешь с ними.

Али не шелохнулся.

– Почему ты просто не убьешь меня? – На глаза наворачивались слезы, но он отказывался плакать в присутствии отца. – Брось меня каркаданну. Прикажи кому-нибудь перерезать мне горло во сне. Разве это не проще?