Если Голдстейн хотел помочь какому-либо политическому деятелю на выборах, он громогласно объявлял в Screw о своей поддержке его оппонента, и это было самым сильным ударом по конкуренту, потому что никто не хотел ассоциировать себя с порнографом. Уличённый в связи с Голдстейном, конкурент автоматически проваливался на выборах.

Голдстейн лучше всего доказал своё чувство юмора тем, что сам смеялся над собой и позволял своим сотрудникам смеяться над ним.

Нигде надо мной нет больше издевательств, чем в моей собственной газете Screw, —

гордо заявлял он.

Но одну шутку над собой ему было трудно пережить.

Приятели Голдстейна, Mitchell Brothers (владельцы порнокинотеатров и создатели ставшего классическим порнофильма Behind the Green Door, 1972 год), на одной из оргий пригласили для него на сцену девиц. Разгоревшемуся Голдстейну братишки напутствовали на ухо, чтобы он не кончал с первыми пятью, так как шестая будет суперкрасавицей. Когда Голдстейн выеб пятерых, изо всех сил удерживаясь от оргазма (из чего состояла эта ебля, он не рассказывает: всунул и вытащил по разу каждой?), он приготовился кончить с шестой, но тут объявили, что шестой не будет, так как она заболела и не явилась. Вместо неё вдруг выскочила какая-то баба в костюме гориллы и с пристёгнутым большим хуем, чтобы выебать Голдстейна. Братцы Митчел упали с золочёных кресел от хохота. Ал в страхе бежал, опасаясь за свою жизнь и прежде всего за зад, и, он пишет, что до сих пор испытывает неудовлетворённость из-за того недостигнутого оргазма.

И тут к горлу подступает главный вопрос: что, окромя генетики, создало такого человека, как Ал Голдстейн? Его появление в Америке можно рассматривать как реакцию природы на общественное попрание её. Под попранием я имею в виду то, о чём Голдстейн писал так:

За исключением африканских стран, таких как Судан, Сомали, Эритрея, Мали и Джибути – где девочкам насильно вырезают клитор, а женщинам увечат половые органы, Америка – это наиболее сексуально ёбнутая страна из всех стран на свете. И именно поэтому я в ней родился.

Причём если в любой другой стране его тотчас назвали бы выродком и уничтожили или по меньшей мере посадили в тюрьму, то в США Голдстейну первая поправка к Конституции позволила оставаться на свободе и расширять границы приемлемости секса, который всё более перестаёт прятаться за ложную стыдливость. Бывший партнёр Голдстейна Jim Buckley сказал, что не Ал защищал Первую поправку, а Первая поправка защищала его.

Как бы там ни было, но еженедельник Screw во многом способствовал тому, чтобы ебля перестала представляться грязной, греховной и запретной, и делалось это со смехом, а значит – доброжелательно.

Sally Eaton из труппы музыкального спектакля Hair («Волосы») в своём интервью Screw заметила:

Самое доброе, что могут делать два человека по отношению друг к другу – это ебаться… Америка настолько стерилизована, что такое простое дело, как ебля, нам приходится выдавать за романтические отношения.

Именно эту никчёмную худосочную романтику и выкорчёвывал Ал Голдстейн:

Выстроенный мной фасад аморальности и безответственного секса был всегда лишь способом замаскировать страх, что мне могут причинить боль. В этом нет ничего нового. И Screw был таким антиромантическим изданием для утешения от этого страха.

Получается, что ебля – это доброе дело хотя бы потому, что не только даёт наслаждение, но и спасает от страха боли. Однако боль появляется сразу, как только из секса исчезает наслаждение. Эта боль чаще всего является в форме разочарования. В Голдстейне, разжиревшем, обедневшем и состарившемся, женщины разочаровывались по-крупному. Только продвинутая в сексе порнозвезда Seka провозгласила в интервью для Screw, что она далеко не всегда обращает внимание на внешность, ибо отвращаться внешностью есть дурная сексуальность.

Прогоревший Screw перестал защищать Голдстейна от боли, и он остался лицом к лицу с немощью всевозможного вида. Он пишет (вернее, повторяет кого-то), что первооткрыватели работают на собственное истребление. Звучит трагично, но истина гораздо проще и жёстче. Возьмём соратников Голдстейна, а именно: Хью Хефнера, Боба Гуччионе и Ларри Флинта. Все они к старости остались богатыми людьми. И они вели и ведут себя достойно даже при всех эскападах, которые они себе позволяли. Забавно и то, что вся эта троица – христианская, тогда как еврей Голдстейн оказался безденежным, что в корне противоречит стереотипу богатого старого еврея. Бедность в старости особо тяжела, когда она контрастирует с былым богатством в молодости и зрелости.

Непонятость Голдстейна, о которой упоминал Ларри Флинт, стала абсолютно понятна к его старости. Она высветилась его безденежьем, хамством и немощью его мантры: Fuck you! Различить за этой буффонадой слабость, ранимость и одиночество тоже не составляет большого психоаналитического труда.

Так что единственный практический вывод, который можно сделать, глядя на подытоженного Голдстейна, – это резкая и отчаянная необходимость денег в старости.

И даже если предположить справедливость утверждения, что любовь не купишь, то за деньги можно купить любые наслаждения. А наслаждаясь, о любви забывают. Или наслаждение принимают за любовь.

Но ежели уточнять до самого конца, то наслаждение – это и есть любовь.

ИСПОЛЬЗОВАННОЕ:

1. I, Goldstein. Му Screwed Life by Al Goldstein and Josh Alan Friedman. New York: Thunder s Mouth Press, 2006. 272 p. ISBN 978-1-56025-868-1.

2. Television Series «Midnight Blue». Vol. 5. Porn King, 2006. (DVD).

3. Блог Al Goldstein http://www.algoldstein.com

Когда интервьюер спросил мою мать,

гордится ли она мной, она ответила:

«О да, но я бы не менее гордилась, если

бы он был миссионером».

Позже я сказал ей:

«Мама, но я ведь и был миссионером».

Хью Хефнер

Впервые опубликовано в General Erotic. 2009. № 191. Нумерованный список литературы см. в конце исследования; при отсылке на него в скобках указан номер работы или работа и цитируемые страницы.

Приговор пожизненного счастья Хью Хефнеру вынесло Провидение, а приводить его в исполнение взялся он сам.

Жизнь этого человека стала и до сих пор является рафинированным воплощением мечты любого мужчины, женщины, гермафродита. Причём это жизнь долгая и, я бы сказал, вечная.

Ознакомление с биографией Хью Хефнера стало для меня открытием бытия, а вернее, подглядыванием в бытие, которое свершалось и вершится одновременно с моим, но о котором я знал понаслышке и не представлял той мощи и яркости, что косвенным образом влияли и на мою жизнь – обеспечивали свободу писать всё, что мне сексуально вздумается.