– И такой, и такой, – растерялся Леонид, никогда прежде не смотревший на вещи с подобной точки зрения. – То есть ты хочешь сказать, что Всевышний настолько велик, что его разные личностные стороны или профессиональные качества получают отдельные имена?

– Ну-у… примерно так, – кивнул Федор.

– Интересная теория, – озадачился Леонид. – Слушай, но если бог один и един, то ему наоборот не нужны имена, ему вообще не нужно имя, ведь имя нужно тому, кого нужно выделить и отделить от другого, например, для людей, чтобы их можно было отличать друг от друга. А Богу, если он один, един и вездесущ, и нет других больше богов, не от кого отличаться, значит и имя ему не нужно – он просто Бог, Творец, Всевышний, Создатель. Тогда получается, что те, кто верит, что узнав сокровенное имя Бога, получат силу, заблуждаются по определению, ибо Он – Все, а как можно Всему дать конкретное имя? Получается, исходя из твоей теории, что у всех людей – разных национальностей, культур и вероисповеданий Бог един. Смотри, что происходит – кто-то верит в Яхве, кто-то в Иисуса Христа, кто-то в Будду, кто-то в Кришну-Вишну и так далее. И каждый народ, называя своего Бога по-своему, претендует на то, что его религия лучше, чем у других, и его Бог могущественнее Богов других народов. В каждой религии есть свое предание о сотворении мира, но именно потому, что мир-то у нас один – наша Земля, на которой вместе живут люди разных верований и подверждает, что когда говорят о Творце, оказывается, имеется в виду один и тот же Бог, иначе была бы не одна Земля, а много – Земля христиан, Земля иудеев, Земля мусульман, Земля кришнаитов. Тогда получается, что когда люди «расчленяют» Бога и не понимают, что он один для всех, то это и создает основу для религиозных войн и распрей. Даже вот смотри, у тех же христиан что получается – есть общее положение о непорочном зачатии Христа, но у католиков есть еще предание о непорочном зачатии и его матери, девы Марии, что не признается православными. Видимо они считают, что это противоречит символу веры, так как высшая суть заключалась имеено в том, что Христос, родившись от обычной земной женщины и Духа святого, исходящего от Отца, соединяет в себе человеческую природу и Божественную. А если дева Мария, как верят католики, тоже была зачата непорочно, то есть чудесным образом, то она уже была не обычной э-э… человечицей, а кем-то полубожественным. И что получается из этих двух разных подходов – православные начинают с предубеждением относиться к католической Деве Марии, считая свою Богородицу истинней… Но ведь Мадонна у католиков и Богоматерь у православных – это один и тот же человек и нельзя ее делить, а потом сравнивать и из-за этого воевать. Хотя, я помню, как мне один поляк как-то сказал: «Наш Иисус больше любит комфорт, чем ваш, он добрее и мягче, чем ваш суровый Христос, поэтому вы на службе в церкви стоите – либо стоя, либо на коленях, а у нас в костеле люди удобно сидят, не мучаются и не отвлекаются от службы».

– Кто понимает, тот терпим к другой вере, потому что понимает, что у людей различие не в Боге, а, по сути дела, только в форме поклонения и служения Ему. То есть, различие лишь в религии, если понимать это слово в значении «связь». Так что действительно Бог один, а вот «связей с ним» в истории человечества много. Получается, что люди борются между собой не по принципу, у кого бог могущественнее, а по мнению, кто лучше ему поклоняется, считая, что только тот, кто лучше ему служит, и достоин Его милостей и благодати.

– Так значит, правы те, кто ратует за экуменическое движение, за Единую веру на Земле?

В этот момент дверь тихо отворилась и в комнату вошла Есения.

– У Григория Тарасовича одеяло сделано из медвежьей шкуры, – сообщила она. – Такое пушистое, теплое… Первый раз под таким спать буду.

Улыбаясь, она села на скамью и обвела Леонида и Федора взглядом:

– Я перебила вас? Вы о чем-то важном говорили?

– Да нет, ничего особенного. Так… о природе божественного… – ответил Леонид.

– Ничего себе ничего особенного! – удивилась Есения. – С чего это вы такую тему обсуждать взялись?

– Да к слову пришлось, – сказал Федор, садясь рядом с ней и, окинув ее внимательным взглядом, спросил: – Ты как себя чувствуешь? Бледная чего-то…

– Спасибо, немного голова кружится, а так вроде ничего, – поспешно ответила Есения.

– Если что, скажи, может, чем и помогу, – предложил Федор, продолжая рассматривать ее.

– Хорошо, спасибо, – тихо сказала Есения, не поднимая глаз.

У Леонида тревожно сжалось сердце. Есения, действительно, была немного бледной.

«Наверное, это из-за беременности… – подумал он, глядя на нее, и почувствовал, как в нем шевельнулась легкая неприязнь к ребенку, ставшему причиной ее недомогания, но он сразу же постарался заглушить ее в себе. – Я все равно буду его любить…» – неожиданно понял он, потому что этот, еще не рожденный, человечек был не только кругловской копией, он был, прежде всего, ребенком Есении… А значит, нужно сделать все, чтобы Есения благополучно доносила его и родила.

Леонид сел рядом с Есенией с другого бока и бережно отвел упавшую ей на лицо прядь волос. Она бросила быстрый взгляд на Леонида, на который он поспешил ответить подбадривающей улыбкой.

«Интересно, и чем же может помочь ей Федор? – подумал он при этом. – Неужели он и в беременности что-то понимает? Странно как-то, одинокий же мужик…»

Он уже хотел спросить об этом Федора, но тут в сенях раздались приближающиеся шаги.

– Я козу доить иду, – появившись на пороге, сообщил Григорий Тарасович и предложил Есении: – Ты, вроде, хотела посмотреть на мое стадо, так пошли.

– Да, да! – обрадовалась та, вскакивая с лавки, видимо, ей было неловко от сочувствующих взглядов Федора и Леонида, и она поспешила из комнаты за дедом.

Леонид не выдержал и увязался за ними следом. Он боялся расстаться с Есенией даже ненадолго, ему все время казалось, что если она останется без его присмотра хоть бы минуту, то может опять исчезнуть, как тогда, на вокзале, пятнадцать лет назад.

«Скотный закут», как назвал его Григорий Тарасович, был довольно большой. В нос сразу ударил ядреный запах животных и навоза.

В «закуте» было устроено несколько клетей, в которых по отдельности находились две козы, косматый черный козел, двое козлят и поросята, а на шестах под потолком сидели нахохлившиеся куры.

Есения, как увидела загон, где прыгали маленькие козлята, так и отходить от них не захотела, пытаясь улучить момент, чтобы их погладить, но те не давались и все норовили ткнуть ее еще мягким лобиком в выставленную руку. Зато рядом похрюкивали молодые кабанчики, которые, наоборот, требовали к себе внимания. Они даже поднялись передними копытами на верхние жерди, чтобы быть поближе к Есении, и влюбленно взирали на нее неожиданными для свиного племени ярко-голубыми глазками.

Григорий Тарасович вошел в загон, где стояли две козы, ярко-рыже-абрикосовый цвет одной из них тут же обозначил ту, которую дед назвал Мурелькой. Вот к ней и подсел Григорий Тарасович, обтирая вымя влажной тряпкой.