которые делали из него философы и священники; что он не мыслит и не действует в соответствии с законом анализа, предвидения и прогресса, который является отличительной чертой человека; что, напротив, он, по-видимому, идет обратным, ретроградным путем; что интеллект, свобода, личность в Боге сформированы иначе, чем в нас; и что это совершенно мотивированное своеобразие природы делает из Бога существо антицивилизующее, антилиберальное, античеловеческое.

Я доказываю свое предложение, идя от негатива к позитиву, то есть выводя истину из моего тезиса о прогрессе возражений.

1. Бог, говорят верующие, может быть признан только как бесконечно добрый, бесконечно мудрый, бесконечно могущественный и т. д.: вся литания бесконечностей. Так вот, бесконечное совершенство не может примириться с данностью безразличного или даже реакционного отношения к прогрессу: следовательно, или Бога не существует, или возражение, взятое из развития антиномий, доказывает лишь неведение, в котором мы являемся тайнами бесконечного. Я отвечаю на эти рассуждения, что если для того, чтобы узаконить совершенно произвольное мнение, достаточно отвергнуть непостижимость тайн, то я так же люблю тайну Бога без провидения, как и тайну безуспешного Провидения. Но при наличии фактов нет необходимости ссылаться на подобную вероятность; следует придерживаться положительной констатации опыта. Однако опыт и факты свидетельствуют о том, что человечество в своем развитии подчиняется непреклонной необходимости, законы которой возникают и система которой реализуется по мере того, как коллективный разум обнаруживает ее, и ничто в обществе не свидетельствует ни о внешнем подстрекательстве, ни о провиденциальной заповеди, ни о каких-либо сверхчеловеческих мыслях. То, что заставило поверить в Провидение, — это та самая необходимость, которая как бы является основой и сутью коллективного человечества. Но эта необходимость, какой бы систематической и прогрессивной она ни являлась, не устанавливает от того ни в человечестве, ни в Боге провидения; достаточно, чтобы убедиться в этом, вспомнить бесконечные колебания и мучительные попытки, посредством которых проявляется социальный порядок.

2. Другие спорщики встают поперек и восклицают: к чему эти непонятные поиски? Нет большего бесконечного разума, чем Провидение; нет во вселенной ни «я», ни воли, кроме человека. Все, что случается, как злого, так и доброго, обязательно случается. Непреодолимый набор причин и следствий охватывает человека и природу в одной и той же неизбежности; и то, что мы называем в себе сознанием, волей, суждением и т. д., — лишь отдельные случаи всего вечного, неизменного и фатального.

Этот аргумент является обратным предыдущему. Он состоит в том, чтобы заменить идею всесильного и мудрого автора идеей необходимой и вечной, но бессознательной и слепой координации. Это противопоставление уже заставляет нас предчувствовать, что диалектика материалистов не тверже, чем диалектика верующих.

Кто говорит о необходимости или неизбежности, тот говорит об абсолютном и нерушимом порядке; кто же, напротив, говорит о потрясениях и беспорядке, тот утверждает все, что противоречит неизбежности. Так вот, в мире есть беспорядок — беспорядок, производимый расцветом спонтанных сил, которые не сдерживает никакая власть: как это может быть, если все неизбежно?

Но кто же не видит, что эта старая вражда теизма и материализма исходит из ложного понятия свободы и неизбежности, двух терминов, которые считались противоречивыми, в то время как на самом деле их нет! Если человек свободен, сказали одни, то Бог тем более свободен, а неизбежность — лишь слово; — если в природе все связано, подхватили другие, нет ни свободы, ни Провидения: и каждый в недоумении рассуждал в том направлении, которого он придерживался, так и не сумев понять, что это так называемое противопоставление свободы и неизбежности было лишь естественным, но не прямо противоположным различением фактов действительности с фактами разума.

Неизбежность — это абсолютный порядок, закон, кодекс, фатум образования Вселенной. Но хотя этот кодекс сам по себе исключает идею верховного законодателя, он предполагает ее настолько естественно, что вся древность не колебалась в том, чтобы это признать: и весь вопрос сегодня заключается в том, предшествовал ли, как полагали основатели религий, во Вселенной законодатель закону, то есть, предшествует ли интеллект неизбежности, — или, как этого желают современники, закон предшествует законодателю, иными словами — рождается ли разум из природы. ДО или ПОСЛЕ, эта альтернатива обобщает всю философию. Спорим ли мы о предшествовании разума, или его возникновении впоследствии, в добрый час: но отрицаем ли мы его во имя неизбежности, это исключение, которое ничем не оправдано, и достаточно, чтобы опровергнуть его, напомнить о самом факте, на котором оно основано, — о существовании зла.

Система мира является производной от данных — материи и притяжения: вот что неизбежно. Из двух взаимосвязанных и противоречивых идей должна следовать одна композиция: вот что еще неизбежно. То, что претит (противоречит) неизбежности, — это не свобода, назначение которой, напротив, состоит в том, чтобы обеспечить в определенной сфере исполнение неизбежности: это беспорядок, это все, что мешает исполнению закона. Существует ли — да или нет — беспорядок в мире? Фаталисты этого не отрицают, так как по самой странной оплошности именно присутствие зла сделало их фаталистами. Так вот, я говорю, что присутствие зла, отнюдь не свидетельствующее о неизбежности, нарушает неизбежность, совершает насилие над судьбой и предполагает причину, существование которой — неправильное, но добровольное, — находится в несоответствии с законом. Эта причина, я ее называю свободой; и я доказал (гл. IV) что свобода, равно как и разум, который в человеке служит факелом, тем более великая и совершенная чем она лучше гармонирует с порядком природы, каковой есть неизбежность.

Бог в религии, государство в политике, собственность в экономике — такова тройная форма, в которой человечество, ставшее чуждым самому себе, не переставало разрывать себя своими же руками, и которую сегодня оно должно отвергнуть

Таким образом, противопоставить неизбежность свидетельству сознания, которое чувствует себя свободным, и vice versâ (наоборот) — значит доказать, что мы воспринимаем идеи в обратном направлении, и что у нас нет ни малейшего понимания вопроса. Прогресс человечества может быть определен воспитанием разума и человеческой свободы через неизбежность: абсурдно смотреть на эти три термина как исключающие друг друга и непримиримые, когда на самом деле они поддерживают друг друга; неизбежность служит основой, разум приходит после, и свобода венчает сооружение. Именно познать и пронизать неизбежность стремится человеческий разум; именно к соглашению с ней стремится свобода: а критика спонтанного развития и инстинктивных верований человеческого рода, которой мы сейчас предаемся, по сути, является лишь изучением неизбежности. Объясним это.

Человек, одаренный деятельностью и умом, имеет власть нарушать порядок мира, частью которого он является. Но все его отклонения были предвиденными и совершаются в определенных границах, которые после ряда выходов и приходов возвращают