— уже на ноги наступают — а нам не то что нечего дать на чай, сами без чаю и без всего.

— Если можете! —

Впервые — Новый журнал. 1961. С. 166–167. СС-7. С. 429. Печ. по СС-7.

32-32. Неизвестной [1663]

<Декабрь 1932 г.> [1664]

               Милостивая государыня,

Вы — единственное существо, кому я могу писать с <пропуск>, потому что Вы — единственное существо, от которого мне еще не было больно <написано поверх строки: не приходилось страдать> (не хочу сказать, что другие причиняют мне боль, но ведь можно ощущать в себе рану, даже если другой ее не наносил) <1↓> Расскажу Вам: с раннего детства, уже в возрасте Вашей дочери — какие у нее ангельские глаза, и еще славянские — такие ясные! — я всегда была влюблена — в кого и во что угодно: в няню, в собаку, в куклу на витрине, в гостью, и пр., и пр. И всё это — это единственная любовь, вечно меняющаяся, и вечно одна и та же — лишь одно и неизменное страдание: собака умирала, няня уходила, гостья не возвращалась, кукла из витрины исчезала<,> кто-то ее покупал… Потом — школьные подруги, которыми я восторгалась издалека, никогда не решаясь приблизиться — из-за глубочайшего чувства неполноценности: посмотрите «Девушек в форме» [1665]: Мануэла оттуда — это я. И всё это — восхищение и обожествление другого человека — продлилось… приблизительно до моих десяти лет. Потом… в один прекрасный день я сделала открытие: оказалось, что всё это: собака, няня, подруга, божество — было во мне, было мной, что я всегда была одна со своей любовью, что существ, которых я любила, просто не было.

<1↑> (Это врожденная и роковая способность). (Тот самый роковой дар старой, обиженной феи: способность ранить себя всем, к чему приблизишься, — даже на расстоянии: рана — с первого взгляда — на всю жизнь — и без срока давности!) Возможно, однажды и Вы причините мне боль <не дописано>

Я сижу, слезы текут у меня между пальцев, я плачу без причины, из-за <не окончено>

Впервые — Красная тетрадь. С. 31. (Пер. с фр.). Печ. по тексту первой публикации.

33-32. Неизвестной

<Между 23 и 29 декабря 1932 г > [1666]

Милостивая государыня<,> Я по-прежнему думаю о Вас. Я Вас <нрзб>. Я Вас люблю, [зачеркнуто: 30<-го> я должна] 29-го мой литературный вечер [1667] (за триместр, читайте: на терм), а 30<-го> я должна сдать статью о двух больших русских поэтах [1668]: Борисе Пастернаке и Владимире Маяковском, первый [1669] из которых покончил с собой в расцвете сил и славы — в 35 лет — из-за несчастной любви (будто она бывает счастливой!), а второй, Борис Пастернак, — сын одного из ближайших русских друзей Рильке. Работаю две недели, а получу хорошо если 100 франков. Но работаю-то я не за сто франков, <написано поверх строки: сто франков не имеют никакого отношения> а просто из добросовестности по отношению ко всему великому. Эти 100 франков могут превратиться в тысячу или вообще отмениться — то, что я пишу, не станет от этого ни лучше, ни хуже, я [зачеркнуто: Я пишу] [зачеркнуто: Не бывает работы за 100 франков] Я работаю так, как если бы завтра был Страшный Суд. Я никогда никогда не могла написать ни строчки по-другому <не окончено>

Впервые — Красная тетрадь. С. 31. (Пер. с фр.). Печ. по тексту первой публикации.

34-32. И.Э. Бабелю

<Конец декабря 1932 — начало января 1933 г.> [1670]

               С Новым Годом, милый Бабель!

Прощаю Вам для него Ваше огорчительное и уже хронически упорное равнодушие к единственному не-эмигрантскому поэту эмиграции, к единственному тамошнему — здесь [1671]. (А почему не там? Сложно. Хотя, уезжая, предупредила, что вернусь не раньше как через 10 лет<)>.

Итак, Голубчик, я бы давно Вас окликнула, если бы не (совершенно излишний) страх, что могу Вас чем-нибудь скомпрометировать, вернее страх Вашего страха. Настолько не могу, что я бы…

Но сейчас, по окончании большой статьи о Маяковском и Пастернаке, в которой своей рукой пишу следующую страницу

Считаю себя в полном и спокойном праве через всю разлуку никогда не видавшихся людей и через весь ров [зачеркнуто: рубежа, такого же иллюзорного] как [зачеркнуто: Франции, Германии] России [зачеркнуто: просто на] так же протянуть Вам руку как через какой-нибудь стол в Москве.

Итак — <не окончено>

Впервые — Вернуться в Россию стихами и прозой. Литература русского зарубежья. Сб. под научн. ред. Г. Нефагиной. Слупск, Польша, 2012. С. 96 (публ. Л.А. Мнухина по копии с оригинала факсимиле письма в кн.: Tsvetaeva М. Le Cahier rouge. Paris: Edition des Syrtes, 2011. C. 163). Печ. по тексту первой публикации.

Дополнение

Н.П. Гронскому

1928–1932 гг. [1672]

1.

                Дружочек!

Сейчас ко мне заходил Ваш папа и, не застав С<ергея> Я<ковлевича>, сказал, что зайдет к 9-ти ч<асам>, с поезда.

Поэтому — приходите раньше, часам к 6 ½, вместе поужинаем и, если не будет дождя, пойдем ходить, или еще что-нибудь придумаем.

Мне не хочется, чтобы Ваш папа думал, что Вы все время у нас ПОТОМУ ЧТО ЭТОГО НЕТ.

А м<ожет> б<ыть> — Аля, Вы и я втроем в кинематограф? (наш). Говорю на случай дождя.

Словом, увидим.

М<ожет> б<ыть> уже к 6-ти придете? Не настаиваю, п<отому> ч<то> боюсь отрывать Вас. Но на 6 ½ настаиваю. До свидания!

                             МЦ.

Впервые — СС-7. С. 220–221. Печ. по СС-7.

2.

Воскресенье

                Cher ami,

Venez me tenir compagnie avec Mour [1673].

Все уходят, я сижу с ним целый день. Приходите сразу после завтрака, если будет дождь посидим дома, солнце — Вы проводите нас с ним в Кламар. У меня есть для Вас приятная находка, душевного порядка.

Варенье не несите, ибо завтрашний день не упраздняется. Жду.

                             МЦ.

P.S. Если солнце — не позже 2 ½ ч<асов>. Лучше к 2 ч<асам>.

Впервые — СС-7. С. 221. Печ. по СС-7.

3.

В субботу идем. Выясните, может ли Павел Павлович. Остальное как условлено.

                             МЦ.