адрес, а с ним и чувство Вашей достоверности: только помнила мост и мимо моста — дом налево.

…И по ночам задумчиво искать

Ту улицу — которой нет на плане… [1635]

Потеря чувства достоверности одно из моих сильнейших (и страшнейших [1636] для меня) свойств. Вещь с какой-то минуты становится для меня недосягаемой, я перестаю верить, что она — есть, что она — есть — здесь (м<ожет> б<ыть> от слишком сильной веры в там, где все есть — все будет! и все будем!). И, зачарованная, теряю: человека, настоящее, будущее.

Конечно, могла бы написать на Возрождение, но писать туда, где человек не живет как-то — психологически — безнадежно, почти так в Сов<етскую> Россию: чувство, что ты сам то письмо, что не найдешь: не дойдешь.

Так и осталось, т. е. я — свиньей перед Вами, с бесплодными — ибо до Вас не доходящими — вовсе не кабаньими, а обратными чувствами и мыслями к Вам и о Вас.

И как чудно, что сейчас окликнули, т. е. сняли с меня эту гору невозможности и кабанью кожу неблагодарности. Как великодушно, что простили, а м<ожет> б<ыть> даже не заметили. (Мой девиз, в случаях (?) человеческой низости: Ne daigne! [1637] Это иногда принимают за доброту.)

Хотите — встретимся? Давайте — встретимся! Позовите меня к себе, а после беседы — м<ожет> б<ыть> и Вы ко мне соберетесь. (После января у меня будет отдельная комната, вот уже год живу в кухне, в которой непрерывно стирают, моются и обедают четыре человека, а иногда и гости. Сюда — не зову.) [1638]

…У Вас — иной круг (у меня — НИКАКОГО), но важно ведь не: круг, а: друг. Никогда не вывожу человека из его окружения (наоборот: всегда вывожу: как за руку!) но окружение его — какое бы ни было — всегда сужу — за то одиночество, в котором в нужную минуту: в безнадежную минуту! — оставляет того, вокруг которого. (Все растущий круг пустоты.)

Обнимаю Вас и жду весточки. Я свободна только вечером от 9 ч<асов> — Вам не слишком поздно? (Вторник, четверг и субботу могу уже к 8 ч<асам>) И напишите, пожалуйста, свой точный адр<ес> (метро и этаж дома).

                             МЦ.

Хотите, захвачу почитать из дневников? Никому не известных [1639].

Впервые — ЛО, 1990. С. 103. СС-7. С. 437–138. Печ. по СС-7.

25-32. Н. Вундерли-Фолькарт

Clamart (Seine),

101, Rue Condorcet,

22-го ноября 1932 г.

Дорогая госпожа Нанни! Да, дела мои (наши) шли и идут очень плохо, муж болен, дети исхудали (дочь совсем истощена и бескровна: с весны и до поздней осени мы голодали, как в Москве) — и т. д. — я очень далека от всякого круга (имею в виду круг людей), значит, и от литературных кругов, что поглощены здесь политикой больше, чем литературой, то есть больше кричат и ненавидят, чем молчат (пишут) и любят, — все места заняты, я билась над чужими переводами, хочу сказать: если кто-то сделал плохо, мне приходилось переделывать, то есть все переписывать наново [1640]: за неделю такой работы — примерно 100 франков, часто меньше. И т. д. — не хочу докучать Вам этими — в конечном итоге мелкими — заботами. Итак: ищу работу, нигде не могу ее найти и — тут начинается история.

Распахивается дверь, и моя приятельница (и покровительница) с сияющим лицом: — Есть работа и радость! — В ее протянутой руке книга: Карл Зибер — «Рене Рильке (Юность Райнера Мария Рильке)» [1641].

Открываю: детские фотографии: очень мило! Первая — на втором году жизни — вылитая моя дочь, я знала это и раньше, однажды я написала Р<ильке>: «У нее твои глаза» [1642], — а здесь, в двухлетнем возрасте, то же лицо.

Потом — читаю. И уже с самого начала: предисловие, нет, до того еще раньше, едва я вникла в это «Рене» — он ведь никогда не был «Рене», хотя и был так назван, он всегда был Райнер — словом, мое первое чувство: ложь! <…>

Дорогая госпожа Нанни, это ответ на Ваше милое письмо, которое мне переслали, — я давно уже (к сожалению!) покинула Медон-Валь-Флери. (Его Медон, теперь там как раз реставрируют дом Родена.) [1643]

Напишите мне скоро еще раз, мне так хотелось бы знать, что я не одинока в моем возмущении.

_____

Завтра я должна буду отказаться от перевода — моя покровительница огорчится — да и другую работу (достаточно трудную) я опять-таки не получу так быстро, но: ничего не поделаешь. Я не могу и не хочу такой работы — Боже упаси такое мочь и хотеть!

Обнимаю Вас от всей души. Фотографии Рильке доставили мне огромную, глубокую и грустную радость.

                             Марина

Впервые — Небесная арка. С. 220–221. СС-7. С. 369–370. Печ. по СС-7.

26-32. Г.П. Федотову

Clamart (Seine)

101, Rue Condorcet

26-го (?) ноября 1932 г.

достоверно — понедельник [1644]

               Милый Георгий Петрович,

Оказывается — муж может достать мне только Новый Мир, а этого мало, чтобы дать Пастернаков фон [1645]. В Тургеневской Библиотеке я не записана. Так что обращусь к Вам с просьбой: достать что можете. Чем больше достанете — тем живее будет вещь (о стихах можно писать только на примерах, т. е. возможно меньше говоря, возможно больше давая говорить).

Моя дочь часто бывает в городе, напишите когда и куда ей зайти, — а м<ожет> б<ыть> проще переслать, вернее пересылать по мере поступления — по почте? Книг задерживать не буду, тут же выпишу что́ нужно и верну — Вам.

Очень хотелось бы побольше материалу, но я