— Канал? С морем? — удивился Могенс. — Так далеко во внутренних землях?

— Не так уж и далеко, — ответил Грейвс. — По прямой… — он на секунду задумался. — Может быть, две или три мили, не больше.

Могенс недоверчиво посмотрел на него, и этот взгляд не укрылся от Грейвса:

— Дорога, по которой тебя вез Том, довольно долго идет вдоль берега моря. Ты не заметил этого, потому что его заслоняли холмы.

Могенс принял это объяснение без малейшего сомнения. Больше его заботило нечто, тенью промелькнувшее в памяти, нечто, что было связано с морем, но никак не желавшее принять образ. Воспоминание приятным не было, но, не будь оно таким, это удивило бы его. С тех пор как полтора часа назад они спустились сюда, попали в мир, в котором ничего приятного не было и быть не могло.

— Что это там в воде? — Грейвс указал на почти неподвижную воду в канале позади барки. Что-то плавало на ее поверхности, чуть утопая, похожее на сплетение черного фукуса или пряди тонких волос, слегка колышимое течением. Том наклонился, собираясь подцепить пучок, но Грейвс решительно остановил его.

— Фукус, — сказал он. — Я же сказал: канал должен иметь выход в море. Идемте, не будем заставлять ждать милую мисс Пройслер.

Не дожидаясь их реакции, Могенс быстро пошел к лестнице. Могенс бросил последний сомнительный взгляд на отвратительную фигуру на крышке саркофага. Его по-прежнему до смерти пугал один только вид этого существа, но в то же время другая часть его «я», завороженная почти непристойным образом, задавалась вопросом, что бы они увидели, приподняв крышку этого черного гроба. Она выглядела тяжелой, но не настолько, чтобы совместными усилиями они бы не сдвинули ее.

Он в ужасе прогнал эту мысль и поспешил за Грейвсом.

Мисс Пройслер, переступая от нетерпения с ноги на ногу, ждала его на верху лестницы. Одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы Могенсу стало ясно, какого она мнения о его заверении, что внизу не было ничего необычного. Хотя Грейвс поднялся на пару минут раньше Могенса, она даже не удостоила его взгляда. Если уж мисс Пройслер принимала какое-то решение, она от него не отступала.

— Так что там, профессор?

— Вода. Том обнаружил канал. — Он покачал головой, предупреждая дальнейшие расспросы. — Но это не питьевая вода.

— Тогда что мы до сих пор торчим здесь?

Грейвс раздраженным жестом удержал Могенса от объяснений.

— Пойдем, взглянем еще раз на тот рисунок, — сказал он. — Мне кое-что пришло в голову. Идем!

Он торопливым шагом подошел к стене, нетерпеливо пошарил по ней взглядом, потом указал пальцем на определенное место внизу путаной картины:

— Вот. Видишь?

И в самом деле Могенс тут же увидел, что он имел в виду. Тот фрагмент, на котором заострил его внимание Грейвс, перед этим не бросился ему в глаза, а теперь прямо кричал о себе. Неизвестный художник изобразил здесь, пусть грубо и стилизованно до неузнаваемости, тот самый канал, на котором стояла погребальная барка. В немыслимо искаженной перспективе было изображено и помещение, в котором они сейчас находились. В первый момент Могенс испытал пугающее чувство, что тут нарисованы и четыре крошечные фигурки, стоящие перед расписанной стеной и разглядывающие картину, на которой очерчены еще более крохотные фигурки, разглядывающие картину с изображением погребальной барки на стене, на которой… Ну, конечно, это галлюцинация! Могенс чуть было не рассмеялся над злой шуткой своей фантазии, но в тот же момент это обстоятельство сильно озаботило его. Следует следить за своим воображением, чтобы под конец не оказалось, что он сам для себя является самой страшной опасностью.

— Это карта, — сказал Грейвс, и по тому взгляду, которым он одарил его, стало ясно, что этого вывода он ожидал от Могенса.

— Возможно.

Грейвс по-настоящему разозлился, и Могенс в душе согласился, что он прав. Теперь, имея исходную точку, по которой можно ориентироваться, он больше не сомневался в правоте Грейвса. Привыкнув к топографии этой карты, построенной по совершенно чуждым законам, он проследил по ней их путь сюда, даже узнал несколько улиц и зданий, если их можно было так назвать, мимо которых они проходили.

И еще кое-что поразило его. Поначалу это было всего лишь подозрение, неясное ощущение, которое становилось все отчетливее, чем дольше он смотрел на роспись. Так же, как и с рисунком, на котором он не сразу распознал карту, теперь ему казалось, что символы и значки делались понятнее. Он еще не осмеливался придать им какой-то смысл, но его вдруг охватила уверенность, что непременно расшифрует их, будь у него больше времени для изучения.

— Ты что-то обнаружил? — взволнованно спросил Грейвс.

Могенс вынужден был признать, что ему, как и прежде, наблюдательности не занимать. Он кивнул, но в то же время сопроводил кивок жестом, выражавшим скорее неуверенность.

— Не уверен. Но, возможно, смогу дешифровать некоторые из этих иероглифов.

— Ну, и чего же ты ждешь?

— Все не так просто.

Грейвс был готов взорваться, но Могенс продолжал деловым решительным тоном, не терпящим возражений:

— Здесь не просто один из древних диалектов, который можно перевести, зная основной язык. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но есть определенное сходство и с иероглифическим письмом египтян, но это тоже ничего не значит. До сих пор расшифрована лишь малая часть египетских иероглифов.

— Что ты хочешь этим сказать, Могенс?

— В нормальных условиях потребовались бы месяцы, чтобы я смог дать тебе первые осторожные предположения.

— Бога ради! У нас условия далеко не нормальные! — с досадой воскликнул Грейвс.

— Именно. Поэтому не будешь возражать, если я попрошу тебя обождать несколько минут, — он остановил жестом возражения. — Почему бы вам с Томом не заняться пока картой. Если это действительно карта, она может оказаться полезной.

Видимо, Грейвс был настолько огорошен его непривычно категоричным тоном, что возражать не стал. Ограничившись изумленным взглядом и нервным пожатием плеч, он демонстративно повернулся к стене, чтобы последовать предложению Могенса.

Могенс между тем уже раскаялся в своем обещании. Ну неужели он никогда не научится держать язык за зубами?! Поверхностное сходство можно установить и когда сравниваешь английский текст со страницей из книги, написанной на португальском. Буквы выглядят одинаково, даже отдельные слова могут быть похожи. И все-таки тот, кто возьмется за перевод, не зная обоих языков, потерпит неудачу. Даже если здесь не тот случай, он не был уверен, хочет ли вообще понять текст, начертанный на этой стене.

Если уж совершенно честно, он и быть-то здесь не хотел.

Тем не менее, не откладывая в долгий ящик, он приступил к своей задаче. Как он опасался, так оно и случилось: ему казалось, что кое-что он разбирает, но связи между символами не улавливал, приходилось пересматривать толкование и начинать все заново. Мало-помалу начал проявляться какой-то смысл. По крайней мере, возникало смутное представление, черновой набросок контекста, скрывавшегося за непонятными словами и символами. И чем сильнее Могенс сосредотачивался, тем тверже крепла в нем уверенность, что ему не удается дешифровка потому, что что-то в нем самом шарахается от того смысла, который могут раскрыть эти знаки.