Предотвратить войну можем мы только сознанием наших сил, только полной верой в исторические судьбы нашего народа; предотвратить войну можем мы только энергичной решимостью не уклоняться ни от какого вызова. Да, война не должна устрашать нас, какие бы ни приняла она размеры. Если она неизбежна, то сопряженные с нею бедствия мы можем предотвратить только энергичной готовностью к ней и крепкою уверенностью, что последнее испытание, которому подвергнется наше народное единство, будет окончательном торжеством его.

Миролюбие совершило все возможное для обезоружения наших врагов и для успокоения польского мятежа. Далее идти оно не может, и если его последние усилия останутся безуспешны, если враги наши будут видеть в нем признак нашей слабости, нам нельзя уже сделать ни одного шага в этом направлении, не теряя достоинства и не подвергая себя страшным бедствиям. Срок, постановленный всемилостивейшим манифестом, истекает, но восстание не прекращается. Амнистия побуждает двигателей мятежа только к новым и более напряженным усилиям. Центральный революционный комитет продолжает заседать в Варшаве и издавать свои декреты.

Не все, конечно, в Европе посвящены в тайны этого темного движения, не все отдают себе отчет в том, как оно возникло, чем оно поддерживается и к чему, собственно, направлено; но все с изумлением смотрят на ход и обстоятельства этого дела; всем оно представляется как что-то небывалое и беспримерное; все хотят видеть в нем только свидетельство нашей слабости и внутреннего упадка.

Отныне должны мы обнаружить ту твердость, которая, по выражению адреса Московской городской Думы, «прощая виновных, смирит непокорных».

Теперь мы должны действовать с полной решимостью. Наши действия должны быть направлены не к тому, чтоб угодить той или другой державе, задобрить тот или другой оттенок общественного мнения Европы, возбужденного против нас искусственными агитациями, или смягчить тон той или другой закупленной против нас французской газеты, а к подавлению мятежа во что бы то ни стало.

Отныне для прекращения мятежа нужно не столько истребление шаек, сколько крепкая и надежная администрация края. Не все в Польше радуются восстанию. Напротив, большинство народонаселения страдает от мятежа и, без сомнения, желает, чтобы приняты были все нужные меры для ограждения собственности и жизни людей от терроризма революции. Невыгодное впечатление, производимое нами на Европу, имеет своей главной причиной именно это обстоятельство. Энергия наша должна состоять не в том, чтобы поражать и рассеивать шайки, сгоняемые терроризмом, а в том, чтоб оградить мирных людей от этого терроризма. В Европе нам ставят в упрек именно то, что в Варшаве, где сосредоточено управление целого края, в Варшаве, занятой войсками и состоящей на военном положении, до сих пор продолжает заседать революционный комитет и распоряжения его для поддержания мятежа действуют успешнее, чем все меры законного правительства, принимаемые для прекращения мятежа.

В предпоследнем номере нашей газеты заимствовали мы из «Journal de St.-Petersbourg» изложение всех тех льгот, которые были вводимы в Царстве Польском за последние годы. В числе этих льгот поставляется то, что все русские чиновники были выведены из Царства Польского и что весь административный персонал состоит там из поляков. Только восемь сколько-нибудь значительных административных мест заняты русскими. Мы не можем судить, в какой мере было необходимо выводить из Царства Польского должностных лиц русского происхождения, между тем как в Российской империи и военная, и гражданская службы наполнены людьми польского происхождения. Но спрашивается: возможно ли ожидать, чтобы в стране, находящейся в полном восстании, служащей фокусом всех интриг и возбуждений озлобленной против нас политики разных держав, — чтобы в этой стране, где поднято знамя национального движения, где не только все должно находиться на военном положении, но где уже свирепствует война, — чтобы в этой стране, даже и по истощении всех примирительных мер, административный персонал состоял исключительно и систематически из поляков?

Мы охотно допускаем, что все должностные лица в Царстве Польском или, по крайней мере, большинство их — люди добросовестные. Но нельзя не согласиться, что при нынешних обстоятельствах положение административного лица из поляков в Царстве Польском есть положение очень неприятное. При всей добросовестности может ли чиновник из поляков совершенно оградить себя от всяких возбуждений национального чувства, которые производятся теперь в Польше с такими отчаянными усилиями, в таких громадных размерах и так систематически? Может ли он уберечься от этих влияний, когда вся Европа толкует теперь о восстановлении польской национальности? Он связан долгом присяги с правительством — но можно ли ожидать, чтобы он был совершенно уверен в прочности существующего порядка? К тому же в его совести возникает невольно чувство другого долга- долга перед своей национальностью. К этому призывает его открыто ксендз в костеле; об этом напоминает ему каждая весть, долетающая до него из-за границы, каждый бюллетень о побоищах в лесах, каждое лицо, встречаемое на улице. Представим себе самого твердого, самого честного человека в этом положении: чем он добросовестнее, тем нестерпимее пытка, которой он подвергается. Но большинство людей нигде и никогда не отличается героическими доблестями.

Обыкновенные смертные легко подчиняются возбуждениям, которые действуют ближе и сильнее.

Хотим ли мы удовлетворить нынешним притязаниям польского патриотизма и пожертвовать ему существованием России? В таком случае надобно нам выводить из Царства Польского войска, отступать все далее и далее к Уральскому хребту и готовиться к мирной кончине. Если же этого мы не хотим, если всякая мысль о чем-либо подобном кажется нам нелепостью и приводит нас в негодование, то никто, ни даже сами поляки, не вправе были бы сетовать на правительство, если оно сочло нужным принять более решительные меры, для того чтобы избавить Польшу от бесплодного и изнурительного раздражения, а Россию — от лишней траты крови и сил в борьбе, которая может превратиться в европейскую войну. В настоящее время всякое наружное угождение национальному чувству в Царстве Польском станет гибелью и для Польши, и для России. Война так война; военное положение так военное положение. При теперешнем ходе дел правительство имеет полное основание сосредоточить все власти в Царстве Польском в руках людей, недоступных обольщениям польского патриотизма и революционным устрашениям. До тех пор пока не прекратится восстание, пока порядок в Царстве Польском не будет восстановлен, всякая уступка национальному чувству будет не примирять нас с поляками и Европой, а, напротив, только усиливать вражду, распаляя, с одной стороны, требования, а с другой — заставляя прибегать к все более и более жестоким мерам для их отражения.

Быть или не быть войне — это зависит от того, будет или не будет в скором времени прекращен мятеж в Царстве Польском. Все усилия враждебной нам политики направлены к тому, чтобы питать и длить восстание в этом крае; какие бы льготы ни стали мы давать возмутившемуся краю в настоящее время, все окажется безуспешным, и европейские державы будут все сильнее настаивать на том, чтобы мы принимали меры к успокоению страны. В самом деле, наступает пора принять серьезные меры для успокоения взволнованной страны, такие меры, какие всякая держава, либеральных и нелиберальных свойств, приняла бы в подобном положении. Результатом такой решимости было бы прекращение всякого вмешательства со стороны других держав. Во всяком случае, мы находились бы в несравненно более выгодных условиях для того, чтобы принять вызов, если бы он оказался неизбежным.