Включив «режим автопилота», я бездумно запарковал автомобиль рядом с гостиницей «Новотель», где по договоренности с темнокожим метрдотелем частенько снимал за полцены номер и предавался греховным утехам с прелестницами из Бразилии. Сделал я это безо всякого умысла и скорее по глупой рассеянности, прежде чем осознал, что ехал не за тем и не совсем туда. Впрочем, аэропорт Кот д’Aзюр находился совсем рядом, и потеря во времени была невелика, стоило только перебраться на другую сторону Променад дез Англе. Перепарковывать свой «Пежо» я не стал и с собакой под мышкой, не дожидаясь разрешающего знака светофора, перебежал через дорогу и направился ко входу в зал ожидания.

Ида Рубинштейн. В. Серов

Порывистый ветер с моря, наполненный запахом авиационного керосина, тревожил рассудок, навевая мысли о дальней дороге и настраивал на деловой лад. Предстоящая встреча с Аллой Андреевной помимо моей воли приводила меня в необъяснимое уныние, превращая всеми правдами и неправдами снова в непутевого школяра. Когда-то эта женщина одним своим суровым видом внушала мне благоговейный страх. Я не видел ее считай лет восемь и полагал, что это тягостное чувство от времени просто выветрилось из головы навсегда. Она тогда долго была моим домашним репетитором по французскому, к тому же без конца докучала своей строгой моралью, хотя ее об этом никто из родителей не просил и, разумеется, не оплачивал как дополнительную услугу.

Мама гордилась тем, что именно она по рекомендации привела к нам эту долговязую Мери Поппинс, а отец каждый раз, когда заставал ее сидящей подле меня за письменным столом, просто светился от счастья, отмечая, как я заметно терялся под ее требовательным взглядом, и волей-неволей вынужден был проявлять некий интерес к учебе. Элла Андреевна не была красавицей, но мне иногда даже нравилось украдкой разглядывать ее, но только не встречаться с ней взглядом, что вызывало во мне двусмысленные чувства восхищения и юношеского страха. Мне тогда казалось, что смотреть ей в глаза означало сразу замерзнуть. Это была настоящая Снежная королева, напоминающая Тильду Суинтон: спина прямая, шея длинная, скулы острые и белая-белая кожа. В недавнем телефонном разговоре со мной она призналась, что за последние годы сильно поседела. Я никогда прежде не дарил ей подарков даже на восьмое марта, и поэтому сейчас, стоя с букетом роз, купленных в здании аэропорта, покрывался испариной каждый раз, когда раздвигались пластиковые двери из зоны прилета.

Поначалу в пестрой и разноголосой толпе прилетевших я даже не признал ее. Это она углядела меня первой, и опуская сумку на колесиках на пол, подняла в приветствии вверх правую руку. Левой она прижимала к груди массивный глянцевый журнал, на обложке которого красовалась какая-то эпатажная женщина в коротком черном платье. Под фотографией крупными желтыми буквами значилось имя «Рената». В машине Элла Андреевна предпочла сесть спереди рядом со мной, положив себе на колени этот габаритный по размеру журнал с длинноногой бабой на обложке, и сразу прервала скованность первых минут общения.

– Я почему-то думала, что у вас здесь машина будет повместительней, – сказала она, пристегиваясь и поправляя завернувшиеся лацканы норкового полушубка.

– Здесь не Москва, в Ницце все по-другому, – возразил я, выруливая со стоянки гостиницы. – Важно, чтобы было удобно, особенно парковаться, и еще, – добавил я многозначительно, – буржуазия здесь стремится к скромности, русская, правда, не в счет. Кстати, об удобстве: почему вы не убрали этот тяжеленный журнал в чемодан, – спросил я больше для того, чтобы продемонстрировать заботу.

– Просто не было места. Кто-то оставил его в салоне самолета, и я взяла. Мне всегда нравилась Литвинова. А знаете, Денис, что говорили про нее учителя в школе? Она с обожанием смотрела на обложку, на которой, нарочито выставляя узкое колено, изящно позировала роскошная Рената, обутая в высокие сетчатые ботфорты.

– И что же говорили учителя, – спросил я без солидарного восторга.

– Она не от мира сего! Люблю таких, воздушных. И вправду богиня. Их так мало в искусстве, очень мало. Была Татьяна Доронина, – и она подняла указательный палец, – а теперь вот Рената. Мистическая жестикуляция и дрожащий тембр голоса. Ее красота вдохновляет и заметьте, Денис, не только мужчин, а голос буквально умиротворяет. Когда я ее слушаю, у меня начинает тепло распространяться по ногам.

Она провела руками по бедрам, будто процесс снова пошел, а потом почти шепотом произнесла:

– Живая Аэлита. Серебряный шлейф звезды, как от Зинаиды Гиппиус или Иды Рубинштейн.

После этих возвышенных слов последовало движение ее руки вверх, в котором было что-то театрально-фальшивое, как и вся игра нашего бомонда в новый похотливый декаданс с разговорами о прелестях смерти. При этом по любому поводу поминают Христа, чтобы дал им непременно много.

В этот короткий список возвышенных существ я бы с легкостью включил и саму Эллу Андреевну. Тоже с «большим приветом» и жеманным вздохом, послушаешь такую, и голова начинает идти ходуном. «Не знаешь потом, как себя вести», – подумал я и ощутил на себе ее холодный отрезвляющий взгляд.

– Она же вроде как лесбиянка, – произнес я осторожно, как будто за что-то извинялся, и добавил, – как и эта, как ее, Земфира.

Ее тяжелый вздох дал понять, что моя куцая попытка поддержать благородный ход ее мыслей не удалась.

Элла Андреевна быстро отвернулась от меня и стала равнодушно смотреть в окно, не проронив ни слова, словно боялась своих дальнейших признаний, которые будут неправильно мною истолкованы. Может, это было и хорошо. Она ни разу не упомянула о былом и грустном, о моих родителях, как это принято после долгой разлуки, не пыталась при встрече обнять, даже расположить к себе добродушной улыбкой. Собственно, а зачем? Мы никогда не понимали друг друга, точнее, это я не стремился к пониманию ее ценностей.

Машина в трафике медленно продвигалась к центру города, и впереди замаячил роскошными башнями «Негреско». Я в отличие от нее не замыкался, и продолжал вешать ей на уши свое:

– Я хорошо помню, что вы не любили приземленных, к примеру, таких как я, а тут выходит, вам по нраву пошлые рассуждения, полные ментального бесстыдства. Она же все время придуривается, но придуривается искренне.

– Не понимаю, о чем вы, – дернув плечом, Элла Андреевна продолжала демонстративно смотреть в окно.

– Эту, как вы выражаетесь, живую Аэлиту давно придумал Трумен Капоте в «Завтраке у Тиффани». Помните Одри Хэпберн, она играет там эту… то ли авантюристку, то ли девицу по вызову. Никто в ее окружении не может понять, она дура или хитрая лисица, и только один удачливый в бизнесе умник пытается разгадать ее сущность. Он бесконечно с радостью вожделеющего безумца дает ей деньги, но взамен не получает обещанного и постоянно задает себе вопрос: «она придуривается или нет», и сам же отвечает на него: «да, придуривается, но делает это искренне».