Она подумала, что это будут его единственные успехи.

Мальчик неплохо держался и демонстрировал кое-какие умения. Так маленькие дети превосходят ожидания старших, если им удается не намочить штанишки. Сали, не обращая внимания на убогие атаки противника, ударила его коленом в ребра, два раза в лицо, потом поймала за руку и взяла в захват. Голову мальчишки Сали потянула в одну сторону, туловище — в другую. Еще рывок — и герой Тяньди умрет.

— Пророчество больше не будет беспокоить Катуа.

Время для церемоний давно миновало. Цзянь сопротивлялся, однако ничего не мог поделать. Дышал он с трудом.

Пещеру огласил пронзительный вопль.

Что-то острое и твердое ударило Сали в спину, пробив доспех. Она пошатнулась и выпустила мальчика. Поморщившись, она завела руку назад и обломила древко стрелы.

Сали повернулась лицом навстречу новой опасности — и тут же получила топором по плечу. Она посмотрела на противника, и тут ноги у нее подкосились. Она упала, и несколько солдат ее окружили.

— Что тут случилось? — крикнул кто-то.

Сали потыкали копьем в грудь.

— Катуанка перебила целый гарнизон!

— Ты цел, сынок? — еще один солдат помог Цзяню подняться на ноги. — Что случилось? И что ты тут делаешь?

Солдат, осматривавший тела, ответил:

— Клянусь Тяньди, они все мертвы.

— Тут еще один катуанец. Он связан.

— Ворота отперты, капитан. Кто-то сбежал.

Сали повернула голову и увидела, как Цзянь, пользуясь тем, что все солдаты заняты ей, медленно отступает к воротам. Она слабо шевельнула рукой.

— Вы не понимаете. Это… это герой…

К ее шее прижалось лезвие копья.

— Молчи, катуанское отродье. Что нам с ней делать, капитан?

Солдат с двумя ярко-красными перьями на шлеме слегка ткнул Сали ногой.

— Она и так уже полумертвая. Добей. Допросим вон того.

— Хорошо, капитан.

Солдат, который целился копьем в горло Сали, замахнулся. Он уже собирался отправить ее в следующую жизнь, когда голова у него внезапно запрокинулась. В глазу у мужчины торчал маленький черный кинжал. Оставшиеся солдаты не успели и оглянуться, как все полегли вокруг.

Сали с трудом села.

Из темноты показались трое теней-убийц. Они тоже были изрядно потрепаны, особенно Цисами. Она сильно хромала и опиралась на кнут Сали как на костыль.

— И все это веселье без меня, — заметила она, обозревая бойню, а потом посмотрела на открытые ворота. — Жертва сбежала?

Сали кивнула.

— Плохо, — пробормотала Цисами. — Шелкопряды закатят истерику, когда обнаружат, что я упустила курицу, несущую золотые яйца… — Она взглянула на Сали. — Ты ведь выживешь?

Сали была слишком слаба и измучена, чтобы драться.

— Не знаю. Ты хочешь меня убить?

— Зачем? Кроме того, теперь ты мне обязана.

Сали кое-как поднялась. Ей было так больно, что она уже не понимала, куда ранена, не считая, конечно, стрелы в спине и застрявшего в плече лезвия топорика. Она даже не чувствовала Зова Хана. Как ни странно, нынешнее состояние нравилось Сали больше.

— Ничем я тебе не обязана. Ты предала меня и попыталась убить.

Цисами мило улыбнулась.

— Я знаю, что ты молодчина. — Зубы у нее по-прежнему были в кровавой слюне. — Забирай своего оруженосца и уноси ноги, пока не явились конусоголовые.

Сали не нуждалась в поощрениях, тем более что в последнее время ей явно не везло. Не тратя даром ни секунды, она развязала Хампу и помогла ему влезть на пегую лошаденку, стоявшую возле караульни. Сама она села на серую, и оба направились к воротам, без единого слова миновав теней-убийц.

Они уже въехали в туннель, ведущий прочь из города, когда Цисами позвала:

— Эй, Сальминдэ.

Сали повернулась. Цисами размахнулась и бросила ей кнут. Та поймала его одной рукой, превратила из копья в веревку, повесила на луку седла и слегка склонила голову в знак благодарности.

— Почему ты меня отпускаешь?

— Нипочему. Возможно, хочу увидеться еще разок. — Цисами преувеличенно пожала плечами, покрутила нож в руке и бросила его наземь. — Как ты думаешь, наши пути однажды пересекутся?

Сали отвернулась.

— Мы по-прежнему не ровня.

Но сказала она это не слишком сурово.

— Поехали, младший брат, — сказала Сали Хампе, не обращая внимания на выражение испуга на лице юноши. — Мы возвращаемся домой.

Цзянь сидел на шатком балкончике на краю утеса и смотрел на обширный лес у подножия необыкновенно высоких гор. Вся конструкция скрипела и трещала, не внушая особого доверия. После всего, что он пережил, свалиться в пропасть было бы очень досадно.

Он подумал об этом сразу же, как только прибыл в Облачные Столпы. Большую часть пути Цзянь проделал на осле, в телеге и на лодке. Они проехали вблизи Возана, однако решили не заглядывать в шуланьскую столицу. Через три дня на горизонте показались вершины Облачных Столпов, через два — они достигли подножия гор, а еще через четыре — преодолели пешком чудовищно трудный подъем. К счастью, Тайши достаточно оправилась, чтобы ехать у Пахма на закорках.

Облачные Столпы славились своими опасными вершинами и красивыми густыми лесами. Цзянь разинул рот, когда впервые увидел громоздившиеся друг на друга желтые и фиолетовые скалы, которые уходили под самые небеса. Они вздымались почти вертикально и были покрыты яркой растительностью. Путникам пришлось осторожно идти по узким карнизам, пробираться по болоту, где один неверный шаг мог привести человека в подобную зыбучим пескам трясину, полную пиявок, и преодолевать старые веревочные мосты высоко над землей.

Во всяком случае, прямо сейчас Цзяню не следовало думать о смерти. Ему не следовало думать вообще ни о чем. Он вроде как был занят медитацией. Юноша сидел, скрестив ноги и положив ладони тыльной стороной на колени. Большой палец правой руки касался среднего, а большой палец левой — безымянного. «Тот палец, на котором носят кольцо», — уточнила Тайши. Цзянь от этого чуть не сбился. Кто его знает, на каком пальце носят кольцо. Пахм, который наставлял Цзяня в искусстве медитаций, носил кольца на всех пальцах.

Цзянь шевельнулся, когда порыв холодного ветра пробрался под одежду. Он сделал глубокий вдох и выдохнул через сжатые губы. Это упражнение позволяло черпать силу ци, очищать сознание и сосредоточивать мысли. Вроде. Или сосредоточивать сознание и очищать мысли? Какая, впрочем, разница. Как бы он ни пытался, Цзянь никак не мог войти в нужное состояние. Он постоянно ощущал себя и все, что его окружало. Слабым попыткам обрести спокойствие и просветление мешала дикая скука.