– Вы и в Бога верите, Томас?

– Как ни забавно, верю. – Он сдвинул брови. – Так было проще на войне, вам ли не знать. А вы нет?

Мне было проще не бояться, зная, что никто не обеспечит мне билет в рай. В этом мы с Эгельманном сильно расходились.

– Так что, они не встретились где-нибудь в другом мире?..

– Не задумывался. Не знаю. А как думаете вы?

Томас направил лодку ниже; мы были уже недалеко от лаборатории. Он полностью сосредоточился, казалось, лишь на том, чтобы аккуратно сесть. Только после этого посмотрел на меня со своей обычной усмешкой.

– Конечно, встретились, Артур.

– Почему?

– Это справедливо.

– Вы и в справедливость верите, успев побыть политиком?

Он удивлял меня. Все больше и больше.

– Да. Справедливость точно должна где-нибудь существовать, даже если нет Бога. А не хотите ли зайти куда-нибудь выпить?

[Дин]

О том, кто она и зачем оказалась рядом, я узнал уже через трое суток после взрыва на Даунинг-стрит. Эгельманн рвал и метал, проклиная себя за такую промашку, – подпустить шпионку, взять ее в полицию да еще приставить ко мне. Может, за всю жизнь он не совершал ошибок, может, это просто стало последней каплей. Я ждал, что гнев обрушится на меня, но этого не случилось. Наступила странная тишина, а потом… меня повысили. Я стал сержантом.

Но сейчас я уезжал.

Эгельманн отпустил меня, едва я заикнулся, что хочу побывать в Российской Империи. Он только усмехнулся, кому-то позвонил и… прикрепил меня к очередной дипломатической миссии. Сегодня нас ждал корабль до Москвы.

Я не понимал, что заставляет меня искать встречи с Джил. Она обманула меня; я мог догадаться обо всем, если бы внимательнее прислушивался к ее речи, если бы обратил больше внимания на крест на ее шее – православный. Но сначала она была для меня никем, а потом слишком быстро стала кем-то важным. От этого я и потерял голову.

Единственной, с кем я попрощался, была Лори. Мы встретились странно, случайно: я снова пришел в «Белую лошадь», а она снова пела в одобрительной тишине. Пела в последний день перед своим венчанием, что-то о вечной, неугасимой звезде. Пьяные завсегдатаи смотрели на нее счастливыми сонными глазами. Лори сидела в свете нескольких ламп на веревочных качелях, крепящихся к опорам. Я слушал ее, смотрел, как блики играют на волосах. Она заметила и улыбнулась – только мне, но об этом никто не знал.

Когда музыканты прервались, она спустилась со сцены. Я поддержал ее за руку и почувствовал, какая ладонь холодная; на пальце блестело кольцо с сапфиром. В молчании мы прошли за дальний столик и сели рядом. Мы мало говорили до этого, и сейчас я неожиданно ощутил скованность. Но Лори взяла меня за запястье и уткнулась лбом в плечо.

– Ты как-то вырос в последнее время, Дин. Или мне кажется?

Она была права. Я ответил:

– Ты тоже.

Лори подняла голову. Глаза лукаво блеснули.

– Поедешь за этой девушкой? Правильно, Дин. И знаешь, лучше тебе не возвращаться. Англия – затхлое место. Там у них, наверное, свободно дышать.

Я не знал. Я даже не был до конца уверен, что еду именно из-за Джил, а не из-за слепого желания бежать прочь. И все же Лори снова тихо засмеялась.

– Мой старый Дин, пиши мне. Обязательно.

– На какой адрес?

– В дом с витражной розой на чердаке.

…Теперь я стоял на палубе и чувствовал, как поднимающийся ветер треплет волосы. На сердце не было легкости, не было ожидания чего-то, что изменит мою жизнь. Не было ничего – только чахлое весеннее солнце и покой. Что ж. Жди меня, Джиллиан Уайт. Юля.

[Лоррейн]

Даже в детстве я была странной: не хотела выходить замуж в платье с кринолином, закрывать лицо фатой, нести цветы. А ведь это было почти обязательной мечтой юных леди. Идеальная партия, идеальное платье, идеальное настроение. Идеальный день.

На мне же был ледж – правда, белый и украшенный кружевом на подоле. Белая блуза с пышным воротником по моде XVIII века. Я заколола волосы и выглядела странно со струящимися вдоль висков локонами. Пэтти-Энн восторженно взвизгнула:

– Я тоже буду выходить замуж в седьмой раз вот так! Лори? Лори, не грусти!

…В развалинах не нашли ни дневника, ни фамильного кольца О’Брайнов, ни письма Моцарта. Только шкатулку и искореженных мертвецов. Двадцать одно тело, как в карточной игре. Какие из них были телами моих друзей? Я не узнала; их даже хоронили в спешке. А мне осталось лишь вспоминать одну за другой истории из нашей с Фелис жизни. Посиделки на подоконнике, балы, уроки музыки, где она ссорилась с учителем, печенье мистера О’Брайна. Я должна была написать ему в Австралию, сообщить о смерти племянника, но не хватало духу. В случившемся была моя вина, не меньше, чем ублюдка, подорвавшего их.

В церковь меня и Пэтти должен был доставить экипаж. Когда мы вышли на улицу, он уже ждал. Пэтти первой сделала несколько шагов, а я задержалась, оглянулась на дом. Одиннадцать голубей сидели на крыше. Скоро их снова будет двенадцать: крыло Моцарта заживало быстро.

Резкий звонок телефона раздался из установленной всего несколько дней назад будки. Трезвон испугал лошадей, они замотали головами. Пэтти вопросительно глянула на меня.

– Поломка, наверно. – Я пожала плечами. Телефонный аппарат продолжал надрываться. Я усмехнулась: – Этот день просто не может быть нормальным. Подожди.

Перешагнув несколько луж, я подошла к будке и взяла трубку.

– Вас слушают.

Что-то затрещало, зашипело.

– Все та же чудачка Лори.

Это был ее голос – с хрипотцой, тихий, мелодичный. Я окаменела, выдохнув лишь:

– Ты? Ты… где?..

Ты убила мою сестру. Чуть не убила меня. Чуть не расстреляла мое правительство. А я спрашиваю тебя так, будто ты просто опаздывала на мое венчание.

– Да. – Она вдруг засмеялась. – Чудачка. Но это лучше, чем зануда и дурочка.

– Где ты, Фелис?

– Далеко.

– Ты вернешься?

Молчание.

– Последняя игра стоила свеч, но… неважно. Я просто хочу сказать, что… – она прокашлялась, – я тебя правда любила. Люблю до сих пор, как могу. Мы оба. Прощай. И кстати… – короткий смешок, – Жерару и девочкам привет от вашей гримерши, Леди Луизы. Ищите новую. И не смей оттуда увольняться, у тебя отличные номера.

Я не успела ответить. Связь оборвалась. Я повесила трубку и оглянулась, едва не падая.

Я вспоминала. Двадцать одно наспех захороненное тело. Странное выражение глаз Эгельманна, когда он слушал отчеты судебных медиков и полицейских. Чистый район. И бесконечные тайные выходы, которыми так богато здание Кабинета.