меня будет антидот. Получается, в сложившейся ситуации есть всего два варианта: пить мне яд или нет, и оба варианта печальны для меня, в первом — смерть быстрая, во втором — пытки и казнь. Есть еще третий — отказаться от выполнения задания, но об этом лучше не думать. Итак, наиболее приемлемый — первый, он же плановый, и будь что будет, может, половинная доза антидота сработает, я же маленькая, мне много не надо. Приняв решение, я облегченно вздохнула и улыбнулась.

— Ну что, легче стало? — спросил Асад.

— Да, спасибо.

Я смотрела в окно машины. Светило не по-зимнему яркое солнце, на голубом небе ни облачка, по улицам шли прохожие. «Господи, как же не хочется умирать!»

При входе во дворец меня отвели в специальную комнату, бегло осмотрели и предложили оставить мою сумочку здесь. «Правила безопасности одинаковы для всех гостей», — извиняясь, произнесла проводящая осмотр женщина в военной форме и, сделав рукой приглашающий жест, пропустила меня к выходу из помещения в фойе.

Конечно, ни ампулу, ни контейнер она не обнаружила. В холле меня ждал Асад. Мы вместе прошли в зал торжеств. Большинство мест за столом уже были заняты. Семья президента сидела за столом. По одну сторону стола сидели Мждах с Фазией и Гули, а Абдул сидел по другую, рядом с ним пустовало кресло, очевидно, место Амина. Гули увидела меня и радостно замахала руками, приглашая к себе. Я вопросительно посмотрела на Асада, он одобрительно кивнул и проводил меня к Гули.

Я окинула взглядом стол, по всей его поверхности стояли блюда с шиш-кебабом, я уже его пробовала, очень напоминает наш шашлык. В больших чашах дымилась шорба, у нас на Кавказе она называется шурпа. В разных местах стояли несколько больших стеклянных кувшинов с напитком молочного цвета, они привлекли мое внимание.

— Гули, в этих кувшинах молоко?

— Не совсем, это напиток тан, его готовят из сброженного молока, он кислый и в нем есть спирт, у нас его пьют мало, в основном, чтобы что-нибудь сказать, то есть произнести тост, а так в основном все пьют чай.

— А я могу его попробовать?

— У нас афганские женщины его не пьют, но тебе можно будет, но не сейчас, я тебе скажу, когда.

Этой информации мне было вполне достаточно, я стала осматриваться. Вскоре в зал вошел президент, все присутствующие встали и в знак приветствия склонили головы. Амин молча прошел к своему месту, сел и жестом пригласил всех садиться. Обед начался, но к кувшинам с таном пока никто не прикасался. Я решила, что наступил подходящий момент, незаметно под столом надела на палец контейнер и перевела его в готовность, осталось незаметно перелить яд в кувшин. И вот в разных местах потянулись руки к кувшинам и начали разливать тан по бокалам. Я привстала, и взяв ближайший кувшин в руки, сделала движение, как будто намереваюсь налить тан в бокал Асада, но он, посмотрев на меня взглядом взрослого человека на не совсем правильно ведущего себя за столом ребенка, мягко отобрал у меня кувшин и налил из него вначале в президентский бокал, потом в свой и вопросительно посмотрел на меня. Смутившись от своей оплошности, я утвердительно кивнула и Асад налил немного напитка в мой бокал.

«Ну что же, все идет по плану, тех нескольких мгновений, пока кувшин находился в моих руках было вполне достаточно, чтобы яд успешно перекочевал в кувшин, а затем и в наши бокалы. Вот и все, моя миссия выполнена и от меня уже ничего не зависит». Эта мысль подействовала на меня успокаивающе, я улыбнулась, ласково и ободряюще смотрящему на меня Амину. Президент взял бокал за тонкую ножку и немного приподнял его. За столом наступила тишина, держа приподнятым бокал, Амин поздравил своего друга с праздником, пожелал ему многих лет и подавая пример остальным, выпил содержимое. Умом я понимала, что нужно и мне выпить, но очень трудно было себя заставить. Асад внимательно смотрел на меня, но не только он, сидящая рядом Гули с озорным нетерпением шептала: «Ты попробуй, никто тебя не заставляет пить все, не понравится, поставишь бокал недопитым, ничего страшного». Я не знаю, что чувствовал Сократ в подобной ситуации, но у меня от волнения дрожали колени. Решившись, я выдохнула воздух и сделала большой глоток. Кислый, резкий вкус свел мои челюсти, на глазах заблестели слезы. Асад засмеялся и выпил свой бокал до дна. Я перевела дыхание и подумала: «Можно подвести итог, яд выпили трое: президент, Асад и я. Первая часть операции завершена, точнее мое участие в ней окончено. Остается ждать! Господи, как это нелегко!»

От ожидания вероятной смерти сердце билось лихорадочно. Я смотрела на спокойных, ничего не подозревающих Амина и Асада, которые через пару минут умрут, и слезы жалости наполняли мои глаза. У меня не было и намека на раскаяние, моя жалость была не к ним, которых я убила, а к себе, мне очень хотелось жить.

Я никогда серьезно не думала о своей смерти, казалось, что о ней думать, ну придет, так придет, тем более наступит это не скоро, а тогда, за столом я чрезвычайно остро чувствовала ее незримое присутствие, еще немного и все кончится. Потом мне не один раз приходилось иметь дело со смертью, но эта, первая встреча оставила неизгладимый след на всю оставшуюся жизнь.

Внезапно я почувствовала резкую тошноту и в следующее мгновение все исчезло. Никакого света в конце тоннеля, и жизнь перед внутренним взором никак не промелькнула. Только что я была и только что меня не стало.

Сознание вернулось через несколько дней, я лежала на больничной койке секретного госпиталя где-то в Подмосковье. Казалось, я только что спала и вдруг проснулась. У меня ничего не болело, я ничего не чувствовала. Я не понимала где нахожусь и что со мной произошло. Я взглядом обвела белые стены комнаты, вдоль которых располагались мерцающие огоньками различные приборы, вот и все, на что меня хватило, и я впала в забытье, но на этот раз это был глубокий сон с какими-то сновидениями. А потом началось продолжительное восстановительное лечение и наконец в один прекрасный день я встала на ноги и, главное, вернулась моя память.

С этого момента процесс реабилитации разворачивался ускоренными темпами и