жизни всегда, и мы не должны давать ни малейшего повода кому бы то ни было вмешиваться в наши отношения.

— О каких отношениях ты говоришь, если ни твое, ни мое государство не даст согласия на наш союз?

— Ты права, их согласия мы не получим никогда, но это не может помешать нам жить вместе, уж это зависит от нас. Кстати, все мои родственники в Кабуле от тебя в восторге, особенно моя сестричка Гули.

— Сестричка? Родная?

— Нет, двоюродная.

Я с искренней тревогой посмотрела в глаза Асада и спросила:

— Надеюсь, дядя с фотографии не ее папа?

Асад утвердительно кивнул головой. Впервые за много лет у меня на глаза навернулись настоящие слезы, было горько и обидно от осознания, что нашим отношениям с Гули пришел конец. Я, не сдерживая рыданий, по-детски сжав кулаки, бросилась на грудь Асада, обрушив на него слова упреков.

— Зачем ты это сделал? Я потеряла подругу и потеряла навсегда, теперь больше никогда не смогу поехать в Афганистан, а значит в будущем и быть с тобой, меня просто туда не выпустят. Что ты наделал?

Асад обнял меня за плечи, прижав к груди, нежно гладил по плечам и спине, приговаривая: «Не переживай, все будет хорошо».

Утром я проснулась довольно рано, но Асад встал еще раньше и тихо, чтобы не разбудить меня, уехал по делам. Я вышла, у подъезда стояла знакомая «Волга», водитель, изображая «левака», посвистывая протирал стекла и фары и на мою просьбу, почти не торгуясь, согласился отвезти по нужному адресу. В центре меня встретил Иван Иванович. Поздоровавшись, по-отечески обнял за плечи и сказал, что я с блеском отработала практику, которая является итогом моего основного обучения, и меня распределили для дальнейшей работы в наше посольство в Кабуле, а с сегодняшнего дня у меня неделька отпуска. Затем посмотрел мне в глаза и тихо сказал:

— Я думаю, ты правильно отнесешься к сказанному, про Гули нам все известно и еще, по нашим сведениям, Асадулла заканчивает стажировку в КГБ и вскоре будет возвращен в Афганистан, его дяде сейчас, как никогда, нужны надежные люди, особенно в близком окружении. По нашим данным, Асад вскоре возглавит афганскую службу безопасности КАМ. Это для тебя новость?

— Отчасти я догадывалась и была уверена, что если это так, то вам все известно. Но одно дело догадываться, другое — знать.

— Вот теперь знаешь. В посольстве ты официально будешь выполнять обязанности помощника советника по связям с афганской общественностью, на самом деле основное твое задание — формирование личных дружественных отношений с ближайшим окружением президента, в том числе и с самим Хафизуллой Амином — это суперзадача. Для начала форсируй свои отношения с Гули. Ты знаешь, в той стране назревают опасные события, власть, вследствие необдуманной политики террора, проводимой нашим большим афганским другом, может в любой момент разжечь гражданскую войну, из которой она вряд ли выйдет победителем, так что нам очень важно оказаться в нужное время в нужном месте, а что потом, узнаешь потом. Вот, в основном, и все. Работать будешь самостоятельно, без партнеров, степень твоей секретности наивысшая. Руководить работой буду лично я. Первое время связь будет односторонняя, канал экстренной обратной связи узнаешь перед выездом. Если вопросов нет, отдыхай и набирайся сил, вечером порадуешь новостью Асада, я думаю, он будет очень рад.

Асад действительно был рад, но недолго. Посмотрев серьезно мне в глаза, сказал:

— Я на днях и, может, раньше тебя улечу в Кабул.

— Вот здорово! Надолго?

— Не знаю,

— Ты будешь там летать? — спросила я и восторженно захлопала в ладоши

— Нет! Дядя хочет, чтобы я работал в правительстве.

Я грустно опустила голову.

— Ну вот! У меня будет полно свободного времени по вечерам, а ты будешь занят своими правительственными делами. И что я буду делать одна в чужой стране?

— Не переживай, будешь, как и раньше, встречаться со своей подружкой Гули.

— Как раньше не получится. Она оказалась дочерью президента, а я дочь простого советского служащего.

— Ну, во-первых, не такого уж простого, а во-вторых, советского, а вместе это много значит, хотя в принципе для Гули, насколько я ее знаю, это вообще не имеет никакого значения, она хоть девочка и общительная, но подруг у нее, кроме тебя, нет.

— А ты откуда знаешь?

— Я много чего знаю, — задумчиво произнес Асад и спохватившись добавил: — Она росла на моих глазах. Короче, не волнуйся, поверь мне, скучать не придется, у тебя будет насыщенная жизнь, а я буду тебя оберегать.

Я поцеловала Асада.

— Спасибо тебе, дорогой за будущую заботу!

Асад действительно улетел в Кабул раньше меня на несколько дней, а когда прилетела я, он по моей просьбе не встречал меня в аэропорту. В Кабуле я жила на огражденной и охраняемой территории советского посольства.

Прошло не так уж много времени с предыдущего моего посещения, а ситуация в стране заметно изменилась, изменилось отношение местного населения к нам, советским, я это ощущала на себе. Если раньше, практически, не встречала негативного отношения к себе, обычно знакомые и незнакомые смотрели на меня с приветливыми улыбками и часто свою приязнь выражали вопросом на ломаном русском языке: «Как дела?». Их совсем не интересовал мой ответ, все равно они бы ничего не поняли, достаточно было видеть мою улыбку, сейчас все было по-другому. Встречные, узнав во мне русскую, в лучшем случае отводили глаза в сторону, или же смотрели на меня с нескрываемой неприязнью. Чем это было вызвано, я не знала.

И еще новшество: вход-выход в город осуществлялся через проходную посольства по ежедневно отмечаемым пропускам, но ограничений на перемещения вне посольства не было. В первый вечер, когда я вышла за проходную, меня встретила небольшая группа молодежи, среди них оказалась Гули, она обрадовалась встречи, мы бросились друг к другу и долго стояли обнявшись. Потом вместе с ее друзьями пошли к ней домой. Я поняла, что на улице им всем было небезопасно из-за меня. До этого дня я не бывала в доме Гули, но меня там ждали. Гули познакомила меня со своей семьей: мамой Мждах, старшей сестрой Фазией и маленьким братом