– На каком расстоянии от Пор-де-Пе мы находимся? – спросил первый.

– Напрямик, – ответил второй, не переставая работать челюстями, – около одного лье, а по дороге – по крайней мере три лье.

– Мы, кажется, ушли далеко вперед?

– Может быть, но если бы мы не пришли сюда, то не смогли бы увидеться с тем, кого хотели видеть.

– А ты не боишься какой-нибудь нежелательной встречи так близко от города?

– Это маловероятно, и вот почему: здесь теперь трудно найти добычу. Буканьеры это знают, поэтому они и бросили места, где за целый месяц им не пришлось бы сделать ни одного выстрела.

– Твои слова справедливы, Бирбомоно, – заметил первый незнакомец, – но флибустьеры – не единственные, кого нам следует опасаться.

– О ком же еще вы говорите? – спросил Бирбомоно (это действительно был мажордом доньи Клары). – Признаюсь вам откровенно, я не понимаю.

– О ком же еще я могу говорить, как не о карибах, этих страшных мародерах, еще более свирепых, чем буканьеры.

Бирбомоно громко расхохотался.

– Вы забыли, что за костюм на вас, – сказал он, – правда, карибы – непримиримые враги испанцев, но зато верные и преданные друзья Береговых братьев, и если, не ровен час, эти дикари нападут на наш след, то вместо того, чтобы навредить, они, напротив, будут готовы нам служить.

– Очень может быть, – с сомнением в голосе ответил собеседник Бирбомоно, – однако, признаюсь, я уже сожалею о нашей вылазке, хотя мы не одни и полтораста человек, оставленных мной в лесу, придут нам на помощь по первому сигналу.

– Вы знаете мое мнение о ваших людях, – презрительно заметил Бирбомоно, – мы видели их в деле. Я больше полагаюсь на себя, чем на них.

– Однако время проходит, а его все нет, Бирбомоно!

– Придет, имейте терпение.

– Вы уверены, что придет?

– Судите сами. Вы знаете, что моя госпожа оставила дом, в котором скрывалась столько лет, и решила поселиться в Пор-де-Пе. Там, следуя моему совету, она, чтобы не возбуждать лишних подозрений, открыла гостиницу, где останавливаются самые знаменитые предводители флибустьеров.

– Я знаю все это, но не понимаю, как Береговые братья, такие хитрецы, не узнали в ней испанку.

– Флибустьеры не так подозрительны, как вы думаете. Кроме того, мы прибыли на голландском судне, будто бы из Европы. Мы выдали себя за фламандцев. Все наши бумаги были в порядке. Ничего подозрительного.

– Действительно, ничего. А на кастильском наречии говорят во всей Фландрии, принадлежащей испанскому королю.

– Да и какое опасение может внушать людям, не боящимся ничего на свете, немолодая женщина, сопровождаемая только одним слугой? Напротив, нас приняли очень дружелюбно и помогли нам открыть гостиницу.

– Да, флибустьеры любят, когда у них селятся иностранцы.

– Таким образом они получают оседлое население, честное и трудолюбивое. Таким образом они надеются улучшить свое общество.

– Продолжай, эти сведения драгоценны.

– Мне нечего прибавить, кроме того, что Франкер, как зовут этого человека Береговые братья, поселился в нашей гостинице, и я передал ему письмо, пересланное вами.

– Что он сказал, получив его?

– Он смутился, побледнел, потом отрывисто бросил: «Хорошо, я приду».

– Он сдержит слово… Счастлива ли твоя госпожа?

– Насколько может быть счастлива несчастная женщина. Вы ведь знаете, что я довольно наблюдателен.

– Ну и что же ты заметил?

– Странное обстоятельство. Донья Клара, обычно такая грустная и молчаливая, по целым неделям не произносящая ни слова, выказывает к этому молодому человеку необыкновенную привязанность.

– Что ты такое говоришь, Бирбомоно?

– Правду, ваше сиятельство. Когда она видит Франкера, лицо ее проясняется, глаза блестят. Когда он заговаривает с ней, звук его голоса заставляет ее вздрагивать. Если иногда он садится в общей зале, она следует за ним взглядом, ловит каждое его движение, а когда он уходит, вздыхает и печально опускает голову. Она сама убирает его комнату, чинит белье и никому не желает уступать эту обязанность. Ей нравится заботиться о том, чтобы молодой человек ни в чем не испытывал недостатка… Не находите ли вы, что все это очень странно?

– Ты не спросил ее, в чем дело?

– Один только раз, но она прервала меня с первого слова, приложила палец к губам и с ангельской улыбкой сказала голосом таким кротким, что я готов был расплакаться: «Бирбомоно, мой верный друг, позволь мне обманываться. Я люблю этого молодого человека, как мать. Вероятно, Господь свел меня с ним для того, чтобы утешить в моем горе». Что я мог сказать? Я замолчал.

– Да-да, тут виден перст Божий, – прошептал собеседник Бирбомоно, отирая рукой выступивший на лбу пот, – да будет на все Его воля… А что об этом думает молодой человек?

– Я полагаю, он ничего не думает, по той причине, что он этого даже не замечает. Его характер не имеет ничего общего с характером его товарищей. Он угрюм, сдержан, не играет, не пьет и, по-видимому, не заводит романов с местными красотками. Я вот спрашиваю себя: что такой человек может делать среди флибустьеров?

– Но у него, по крайней мере, есть друзья?

– Только двое: Пьер Легран и Филипп д’Ожерон. Но они давно в экспедиции, и он живет один.

– Монбар его знает?

– Не думаю. Когда мы приехали в Пор-де-Пе, Монбара не было уже с месяц, и он пока не вернулся.

– Все равно, Бирбомоно, продолжай, как я тебя просил, наблюдать за этим странным молодым человеком. У меня на это имеются серьезные причины, о которых ты со временем узнаешь.

– Для меня достаточно вашего приказания, остальное меня не касается… Но я слышу шум, – внезапно прибавил Бирбомоно, вставая, – это, должно быть, он.

– Узнай, друг мой, и, если это он, приведи его сюда.

Мажордом исчез в высокой траве. Не успел он сделать и десятка шагов, как увидел человека, спешившего ему навстречу. Это был флибустьер Франкер.

– Я опоздал, Бирбомоно? – спросил он, вытирая носовым платком пот, струившийся по его лицу.

– Нет, – ответил мажордом, – только восемь часов, а свидание назначено, кажется, на половину девятого.

– Это правда. Тем лучше, я не хотел бы заставлять себя ждать. Где человек, который пригласил меня сюда?

– Пожалуйте за мной. Он вас ждет.

– Показывай дорогу. Мне хочется поскорее увидеть его.

Издали заметив буканьера, Франкер разочарованно вскрикнул, остановился и, повернувшись к Бирбомоно, спросил: