самой воды. В живых оставалось тридцать убийц, и сражаться с ними на небольшом пространстве деревянной пристани было непросто.

Ни Цезарь, ни Пердикка не знали, как поступить. Пристань была узкой, и они не могли окружить неприятеля или накинуться на него, зайдя сбоку: дощатый настил вел прямиком в реку, и нападать можно было только в лоб. Внезапность, с которой Цезарь и Пердикка, объединив свои силы, обрушились на наемников, не могла сработать дважды. Тем не менее оба твердо решили, что не дадут окружить себя и разбить. Оба сражались не за деньги, а за собственную жизнь; в такие минуты люди проявляют настоящую храбрость, а если они еще и хорошо вооружены, то становятся опасными.

Цезарь, Лабиен и Пердикка по-прежнему не знали, что предпринять, как вдруг Миртала подняла к небу руки, все еще сжимая кинжал, обагренный кровью Долабеллы. Глядя на тучи, она вознесла молитву:

– Фессалоника, сестра Александра! Тот, кто ступает сейчас по пристани, сказал, что твой брат мертв! Он произнес эти слова громко и ясно! Обрушь на него и его приспешников ярость своего гнева, родившегося при мысли о брате, который жив и царствует над всем и над всеми! Обрушь на него гнев всей Македонии за его преступления и злодеяния! Обрушь на него гнев всех богов! Отправь его в самый Аид!

Тибр взревел так, будто тысяча горгон вышла из его вод, будто Нептун и русалки всех морей сосредоточили свою ярость именно на этой реке, на этой пристани, именно в этот миг. Тибр поднялся и поглотил дощатый настил с Долабеллой и его наемниками, а бывший сенатор лишь изрыгал проклятия, которых никто больше не слышал:

– Нет, нет, будьте вы прокляты! Не-е-е-е-ет!

Миртала обняла Пердикку и зарыдала.

Он тоже крепко обнял ее, как в ту пору, когда Долабелла еще не прибыл в Македонию.

Цезарь и Лабиен, изумленные мощью стихии, не сводили глаз с волн, где раненый Долабелла пытался выплыть, чтобы уйти от судьбы. Однако река была неумолима, и все попытки бывшего сенатора оказались тщетными. Сначала он размахивал обеими руками, все еще держа голову над водой, крича и проклиная, но уже через несколько мгновений видны были только его руки, затем – одна из них, и наконец над поверхностью Тибра не осталось ничего.

Только вода, вода без конца и без края, бурные потоки воды.

Гнея Корнелия Долабеллу поглотил Тибр; труп его так и не нашли.

В тавернах речного порта, заново отстроенного после наводнения, рассказывали, что фессалоникийская русалка унесла его тело в глубины, и там, на дне моря, в какой-нибудь отдаленной бухте, танцует и хохочет над его черепом и костями, распростертыми у ее ног в вечной муке. Она не позволит своему пленнику спокойно достичь царства мертвых.

LXXVI

Цезарь, Цезарь, Цезарь

Domus Юлиев, Рим

77 г. до н. э., всего через полчаса после боя в порту

Цезарь и Лабиен ввалились к Юлиям в мокрых и окровавленных тогах.

Испуганная Корнелия бросилась на шею Цезарю, затем принялась ощупывать его руками, отыскивая раны, из которых сочилась кровь ее возлюбленного супруга, и непрерывно причитая:

– Они убили его! Они его убили!

Бледная Аврелия смотрела на эту сцену молча.

Котта, приглашенный матерью Цезаря, чтобы побыстрее уладить внутрисемейные разногласия, также присутствовал при внезапном появлении Цезаря. Ему показалось, что племянник ранен.

– Со мной все хорошо, – сказал Цезарь молодой жене. – Со мной все хорошо. Кровь не моя. Это кровь наемников Долабеллы.

– На тебя напали? – ужаснулась Корнелия, хотя это было очевидно. Все еще не в силах отойти от потрясения, она водила по тоге мужа своими маленькими руками так, будто вопреки его словам подозревала, что он скрывает свои раны, не желая ее испугать.

– Шли за нами по пятам от самого Форума, – объяснил Лабиен, прежде чем выпить воды, принесенной рабом в кубке; Аврелия велела слугам обслужить его и Цезаря.

– От самого Форума? – удивилась Корнелия; не обнаружив на муже ран, она немного успокоилась.

– В конце концов мы оказались на пристани речного порта. Они загнали нас в угол, но откуда ни возьмись появились македоняне, и все изменилось. Они убили Долабеллу.

Цезарь покачал головой.

– Македоняне не убивали Долабеллу, – поправил он друга. – Это было не убийство, это была казнь.

Лабиен и Котта собирались что-то сказать, но Аврелия мигом навела порядок:

– Объяснения могут подождать. Вы двое, идите в спальню Гая, снимите промокшие и окровавленные тоги, наденьте чистую сухую одежду. А мы тем временем накроем стол в глубине дома, подальше от этого жуткого ливня, который заливает город.

Цезарь кивнул.

Мать подошла к нему.

– Значит, не нужно вызывать врача? – спросила она.

– Я в порядке, матушка, в этом нет необходимости. Они пока не справились со мной.

Аврелия наблюдала, как он удаляется в направлении спальни вместе с Лабиеном и Корнелией. В ее голове крепко засело слово «пока».

Римский форум, возле здания Сената

Укрывшись между колоннами у входа в святилище, Помпей наблюдал за тем, как наемники Долабеллы обходят дозором улицы и вполголоса разговаривают друг с другом. На их мрачных лицах явственно читалась тревога.

Тот, кто всего несколько часов назад председательствовал на бесконечном суде, догадывался, в чем дело, но до поры до времени ничего не предпринимал. Он наблюдал. Несколько сенаторов пересекали Форум, шагая в сторону Сената и укрываясь от дождя капюшонами. На другой стороне улицы столпились ветераны Суллы, отныне выполнявшие приказы самого Помпея, и ждали указаний. Не так давно эти люди сражались под его началом, когда ему пришлось подавлять мятеж Лепида.

Помпей смотрел на вооруженных ветеранов, ожидавших его приказов. Он всего лишь желал убедиться, что они начеку и готовы к тому, что вот-вот должно было произойти. Может быть, в ту самую ночь.

Domus Юлиев

На закате

К тому времени, когда все уселись обедать, свинцовое небо, временами заливавшее город дождем, а временами будто бы соглашавшееся дать небольшую передышку мокрому и грязному Риму, по которому катил свои воды Тибр, грозя выйти из берегов, стало совсем темным.

Собравшиеся забыли о ненастной погоде, Цезарь и Лабиен пришли в себя после нападения. Все обсуждали происшествие и, что важнее, строили предположения насчет будущего.

– Это правосудие, – заявил Цезарь. – Правосудие, которое македоняне не нашли в базилике, в нашем римском праве, а потому свершили его сами, среди яростной бури на улицах Рима, на берегу обезумевшего Тибра.

– Это не правосудие, мальчик. Это месть, – запальчиво возразил Котта. – Клянусь Юпитером! Это приведет к последствиям, к еще большей крови!

– Постоянная несправедливость, дядя, обычно вызывает жестокий ответ.