Гроза, затем Георгиу-Дежа и сменившего его печально известного Чаушеску оказалась в глубокой оппозиции власти и была притесняема во много раз больше, чем в других социалистических странах. Католическую Церковь не так просто притеснять, поскольку центр ее находится вне страны. Католическая Церковь имеет возможность назначать своих иерархов из-за границы и управлять ситуацией из Ватикана. У нас, у православных, такой возможности нет. И поэтому Румынская Церковь, полностью находясь на территории Румынии, была в гораздо более трудном положении, чем Католическая Церковь в соседней Венгрии, в силу того, что она вся – на территории страны. Но в конце концов находились возможности, и сила, и мужество, и прежде всего, конечно, вера в Бога у владыки Варфоломея (Анании) для того, чтобы противостоять этому античеловеческому режиму на территории его родины.

Но в России, в бывшем Советском Союзе ситуации, хоть чем-то напоминавшей эту, по ряду причин не сложилось. Трудно говорить, почему, у этого было много причин. И все-таки я постараюсь понять хотя бы отчасти, почему. Прежде всего, конечно, в 1917 году в России произошло одновременно две трагедии. Во-первых, революция, во-вторых – массовый исход из России и духовенства, и епископов, и писателей, художников, композиторов. Этот исход усугубил ситуацию. В результате после 1917 года было как бы две России: одна – на нашей территории, другая – за границей; французская Россия, английская Россия, американская Россия и так далее. Отчасти оставалась еще харбинская Россия на территории Китая, но когда в Китае к власти пришел Мао Цзэдун, тогда и харбинской России настал конец. И поэтому кто-то сумел, как, например, писательница Наталья Ильина, вернуться в Россию, а кто-то предпочел уехать из Харбина в Австралию. И тогда возникла еще одна – австралийская Россия.

За пределами России оказалось множество епископов, священников, мирян, людей самых разных возрастов, званий и имущественного состояния. Буквально в первые же годы после этого складываются как бы две группировки среди православных людей за границей. Во главе первой группировки оказывается митрополит Антоний (Храповицкий), во главе другой – митрополит Евлогий (Георгиевский). Для митрополита Антония и его соратников сразу стало до конца ясно, что Церковь в качестве необходимого и важнейшего члена символа своей веры исповедует монархизм. Это была Церковь монархической России в изгнании. Вне монархического будущего Антоний и его паства не представляли себе ни России, ни православной веры, ни своей жизни. Это одна группировка, и из нее потом сложится Карловацкая Церковь, которая теперь называется Русской Православной Церковью Заграницей или же Свободной Русской Православной Церковью.

Другая группировка, сложившаяся вокруг митрополита Евлогия, взяла в качестве своего принципа независимость от какой бы то ни было власти. Идя этим путем, митрополит Евлогий вплоть до 1931 года оставался под омофором заместителя местоблюстителя патриаршего престола, потому что после смерти Патриарха Тихона три его местоблюстителя один за другим были арестованы и временно место предстоятеля Церкви занял нижегородский митрополит Сергий (Страгородский), которого надо правильно, конечно, именовать заместителем третьего местоблюстителя патриаршего престола. Потому что, в сущности, его никто, кроме советского государства, стать во главе Церкви не уполномочивал. Но, несмотря на это, митрополит Евлогий и окружавшие его епископы, священники и миряне оставались под омофором митрополита Сергия вплоть до 1931 года.

В 1931 году митрополит Сергий прислал в Париж грозное письмо с требованием, чтобы митрополит Евлогий покаялся за то, что он ездил в Лондон и участвовал в экуменическом молебне за страждущую от безбожной власти Россию. Одновременно с этим митрополит Сергий сделал заявление иностранным корреспондентам в Москве, что в России нет преследования Православной Церкви. После этих двух шагов митрополита Сергия митрополит Евлогий, ни в коей мере не выказывая своей точки зрения на эти шаги, заявил о невозможности далее оставаться под омофором митрополита Сергия, подчеркивая, что митрополит был уже не волен в то время в своих заявлениях, что он сделал не те заявления, которые, может быть, хотел, а те, которых от него требовали. В «Записках» митрополита Евлогия рассказывается, например, такая история, что перед этим интервью иностранным корреспондентам митрополит Сергий был в течение целой недели отрезан от всех своих сотрудников, помощников, друзей, находился под арестом, после чего дал это интервью по тексту, написанному для него в Кремле: о том, что в Советском Союзе нет преследований за веру. И когда один священник, придя к митрополиту на другой день после этого интервью, обличил его за это, митрополит ему сказал: «Ты не знаешь ничего». Митрополит Евлогий приводит этот факт в своих «Записках», тем самым подчеркивая, что позиция митрополита Сергия была вынужденной, была не изнутри его сердца исходящей, а сформулированной в тех условиях, в каких он оказался. Но, во всяком случае, под его омофором оставаться дальше уже не было никакой возможности, и поэтому пришлось от Москвы отвернуться.

Митрополит Антоний (Храповицкий) объявил себя главой Русской Православной Церкви и, считая всех тех, кто остался в России, уже отпавшими от Церкви, как бы заменил своей паствой всю всероссийскую паству. В отличие от этого, конечно, абсолютно раскольнического, неканонического пути, митрополит Евлогий (Георгиевский) пошел по пути каноническому. Он обратился в Константинополь, к Патриарху Фотию, который принял русские приходы Западной Европы под свой омофор. И с тех пор русские православные приходы на территории Западной Европы вошли в состав Константинопольской Церкви с полным сохранением богослужебного чина, языка, особенности облачения и так далее Русской Православной Церкви. Так, например, митрополит Евлогий был единственным иерархом Константинопольской Церкви в белом клобуке. Потому что белый клобук принят только на Руси и в Румынии; у Патриарха же и других иерархов Константинопольской Церкви – черные клобуки без крестика. И вот, в отличие от остальных епископов и митрополитов Константиноградской Церкви, Евлогий продолжал ношение своего белого клобука.

И в этот момент, когда Евлогий перешел под омофор Константинополя, – над чем он очень много думал, о чем он много писал, – был сделан важный шаг в смысле отстаивания церковной свободы. Евлогий говорил, что Церковь должна быть свободной и от монархизма, и от коммунизма. Она должна быть свободной от любой государственной власти. В этот момент, действительно, евлогианская ветвь российской Православной Церкви окончательно оторвалась от какого бы то ни было государства, стала наконец абсолютно свободной. И надо сказать, что это дало огромные результаты. Потому что, если мы посмотрим на то, чту принесла Православная Церковь в сокровищницу многовекового православного опыта в своей ветви во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) – то есть та, которая себя провозгласила правопреемницей дореволюционной Церкви, – то мы там не найдем ни одного, кроме владыки Иоанна (Максимовича),