то эта икона уже не святыня, эта святыня поругана. Вот это очень важно понять, почувствовать. Если кто-то говорит об опыте Церкви и, опять-таки, забывает о том, чему Иисус нас учит, то это уже не опыт Церкви – это просто примеры из русской истории такого-то века.

Здесь очень важно помнить, что православие не может быть идеологией, потому что это наша личная вера. Православие ведь, кроме всего прочего, не русское, поэтому оно не может быть русской идеологией, православие – оно вселенское. Румыны, болгары, греки, арабы, грузины, многие американцы – такие же православные люди, как мы с вами. Кроме того, вера – как музыкальный слух: одному Богом дано верить, другому – не дано. Могу вам сказать, что очень многие говорят: «Я бы хотел верить, у меня есть потребность верить, но не получается». И мне гораздо ближе именно такие люди, которые честно сознаются в том, что у них есть потребность в вере, но не получается, чем те, кто жестко утверждает, что и они верят, и что вообще все русские люди должны верить и т. д. Нет, никто не должен верить, ведь в том-то и дело, что вера – это наше свободное приношение Христу, это наше свободное желание встречи с Ним, что в вере человек абсолютно свободен.

Религия не может быть государственной, потому что государственная религия сразу ограничивает свободу веры, сразу ограничивает свободу того порыва, который приводит к Богу, сразу делает веру чем-то обязательным. Я даже думаю так, что, может быть, в те времена, когда Православная Церковь была не в чести у властей, было гораздо проще нам, верующим людям, потому что уже для того, чтобы пойти в церковь, нужна была смелость, нужно было дерзновение, это уже был поступок. Человек знал, что, идя в церковь, крестясь, он ставит себя под удар, но он свободно выбирал: быть со Христом, а не удобно устроиться в жизни. Теперь, когда такого выбора нет, иногда возникают пугающие меня ситуации. Я, например, вспоминаю те времена, когда на Пасху почти всегда устраивался субботник или воскресник. Ведь многие люди в этой ситуации открыто выбирали быть со Христом и говорили: «Я не приду сегодня – у меня Пасха». И их за это иногда выгоняли с работы или преследовали тем или иным способом. Но это уже был поступок, это уже был тот порыв, который помогает нам почувствовать Бога, потому что без порыва Бога не почувствуешь.

И сегодня в нашей жизни тоже для того, чтобы почувствовать Христа, нужен порыв. Этот порыв принимает совсем другие формы, но он так же нужен, потому что в вере мы всегда должны сделать выбор между тем, что нам удобно, между тем, что для нас комфортно, между тем, что нас привлекает, и – тем, чего ждет от нас Христос.

Сегодняшние люди, которые населяют Москву и другие города России, в большинстве своем – дети и внуки атеистов, люди, родившиеся уже не в православных семьях. И поэтому так прямо сказать, что все эти люди непременно будут православными, невозможно. Очень многие из них приходят в церковь и слышат там что-то непонятное: они не могут понять славянского языка, они не могут понять чтения нараспев; приходят в церковь, стоят, вслушиваются, пытаются прорваться к Богу, ничего у них не получается, и – уходят.

Мне, например, за последние два дня рассказали два факта. Первый. В одном из московских храмов на Литургии Преждеосвященных Даров священник согласно уставу читал Евангелие – долго, красиво, по-славянски, и прихожане – церковные люди, читавшие Евангелие не раз, не десять и не двадцать, а, может быть, тридцать, сорок, сто, двести раз, сказали потом: «Мы ни слова не поняли, потому что он так нараспев читал, что было непонятно, о чем». И второй факт. Девушка из такой вот семьи, уже давным-давно не христианской, дочка и внучка атеистов, приходит в церковь и радостно участвует в богослужениях на английском языке. О, ужас! – ей понятнее то, что читается в американской церкви по-английски, чем то, что читается у нас по-славянски!

Это факт, над которым необходимо задуматься: богослужение должно быть понятным. Хотя мне, например, очень трудно отказаться от славянского языка в богослужении, потому что я его люблю с рождения, с раннего детства, потому что прочитать Евангелие по-славянски – для меня всегда праздник! Но я понимаю, что это чтение будет очень многим непонятно, что надо читать по-русски.

Я уверен, что многие сейчас возмутятся: православный священник призывает к чтению Евангелия на русском языке! Да, это действительно звучит как какая-то крамола, звучит как что-то возмутительное, пока в центре для нас стоит чин богослужения, пока в центре для нас стоит верность традиции (мы очень любим это выражение), пока в центре для нас стоит колокольный звон, атмосфера храма, древнее благочестие. Но как только в центре оказывается Христос, так многие проблемы сами собой уходят на второй план! И оказывается, что мы копья ломаем и обсуждаем, на каком языке служить, и как проповедовать, и чьему пути следовать – пути отца Александра Шмемана или отца Александра Меня или, наоборот, пути отца Серафима (Роуза), – только по одной причине: потому что в центре нашей религиозности стоит что-то другое, может быть, что-то очень хорошее (потому что верность традиции – это замечательно, потому что верность древнему благочестию – это тоже замечательно), но не Христос.

Повторяю: пока в центре нашей религиозности стоит не Христос, у нас возникает масса проблем – чьими учениками быть, по чьему пути за Христом идти, как именно исповедовать нашу веру, на каком языке служить, сокращать или не сокращать богослужения и т. д.; но когда в центре оказывается Христос, все эти проблемы сами решаются. Все те проблемы, которые казались еще вчера сверхсущественными, сегодня, когда Он вошел в нашу жизнь, уходят на второй план, потому что с нами – Он, и Он Сам делает в нас и через нас то, для чего пришел в этот мир!

Беседа на радиоканале «София» 4 апреля 1996 года.

Об изданиях Нового Завета

Полиглотты

М ногоязычные издания Библии в несколько столбцов имеют долгую историю. В начале III века н. э. Ориген (185–253), знаменитый церковный писатель и богослов, составил Гексаплы, то есть переписал Библию (Ветхий Завет) шестью столбцами: первый столбец – еврейский текст, второй – тоже еврейский текст, но только транскрибированный греческими буквами, в третьем столбце – Септуагинта, то есть греческий перевод Ветхого Завета,