Между тем сквозь звенья стальной кольчуги, которую представляла собой дивизия маршала Севы, а также сквозь рассредоточенные в городе правительственные войска, хлынула третья сила. Хлынула беспрепятственно и непредсказуемо.

— Нам все это нипочем, — самодовольно заявил Петрушка и в его голосе явно зазвучали Папины интонации, — теперь мы кому угодно бошки то посворачиваем…

В этот момент мы ощутили легкий толчок. Это дирижабль наконец поднялся на необходимую высоту и были отстегнуты и отброшены страховочные тросы. Теперь «летающий остров» мог передвигаться по воздуху совершенно автономно.

И он поплыл над Москвой сквозь сверкающее полуденное пространство. На его гладких, рифленых и золотисто блестящих боках полоскались на ветру шелковые цветные полотнища флагов Всемирной России и портреты нашего теперешнего правителя Феди Голенищева.

С высоты птичьего полета был виден почти весь Город. Только теперь, глядя в стереоскопический бинокль, я мог убедиться, что Москва и правда находится в самом что ни на есть осажденном положении. Это напоминало полную блокаду. Повсюду бурлили толпы народа, — причем невозможно было разобрать где тут сторонники, а где противники России. Я видел также, что армейские подразделения, о которых только что рассказывал Петрушка, продолжают входить в Город и подтягиваются к Москве. Длинные колонны плоскобашенных пятнистых танков, распространяя вокруг себя облака сине черного дыма, гари и копоти, с поразительной синхронностью выдвинулись одновременно на все мосты через Москва реку. Некоторые из них были снабжены флагами России, прочие вообще не имели никакой символики.

Я перевел окуляры в сторону Треугольной площади. Одна из танковых колонн как раз вползала на мост. Железные заграждения, выставленные накануне между сторонниками и противниками нашей России, были в одном месте оперативно раздвинуты, освободив проход для колонны. Мост все еще был уставлен пестрыми лотками и палатками бесплатных угощений. Торговцы и публика принялись кидать на танковую броню пирожки и бутерброды. Какие то растрепанные тетеньки с флажками России и пластмассовыми стульями выбежали на середину дороги. Судя по всему, они намеревались каким то образом застопорить ход колонны. Однако головной танк с удвоенной яростью заскреб гусеницами по мостовой, выпустил огромную тучу темно синего дыма и решительно попер вперед. Тетеньки махали руками, пытались цепляться за броню. Затем одна из них в мгновение ока исчезла под брюхом танка, а остальные в ужасе разбежались. Когда танк прошел, показалась исчезнувшая под ним женщина. Чудом уцелевшая, она ползала на четвереньках по мостовой и, словно помешанная, разевала рот, — видимо, истошно кричала. Кто то успел оттащить ее прочь. По обеим сторонам танковой колонны на Треугольную площадь поперли толпы противников России. Большая часть сторонников России в панике ринулась по направлению к Центральному терминалу. Тех, которые остались и пытались возмущаться и протестовать, сбрасывали с моста прямо в Москва реку.

Я перевел бинокль на другие направления и увидел, что подобное происходит по всему периметру Москвы. Армейские подразделения остановились непосредственно у пропускных терминалов, в которых успели укрыться сторонники России. Линия заграждений была перенесена непосредственно под стены мегаполиса.

Затем я взглянул туда, где находился выезд из специального служебного тоннеля, соединявшего Город и Москву. Того самого тоннеля, в котором в начале года подорвали автомобиль Папы. Ворота были также оцеплены военными и бронетехникой, однако дорога не была блокирована, и время от времени из под земли на огромной скорости вылетали лимузины и устремлялись по проспекту прочь из Города. Впрочем, поблизости от тоннеля не было никаких толп. Скопления народа бурлили лишь вблизи терминалов.

Между пассажирами дирижабля прокатились волны взволнованных восклицаний. Наш о. Алексей, сидевший со своими монахами в самом верхнем ряду, несколько раз перекрестился. Помощники разбудили спящего Федю Голенищева. Он приподнялся со своего кресла и взял бинокль, который услужливо сунули ему в руки, и принялся неторопливо оглядывать панораму. Петрушка, наконец, бросил меня и, перемахнув один за другим прямо через спинки нескольких рядов кресел, перебрался к патрону. Вокруг меня послышались все более обеспокоенные и решительные голоса. Пассажиры предлагали немедленно направить «летающий остров» за пределы Москвы и Города — прямиком в Деревню. И у меня, грешным делом, промелькнула такая мысль — спасаться пока не поздно. Однако Федя Голенищев, вникнув в ситуацию, всех успокоил. Он отмахнулся от Петрушки, который лез к нему с какими то предложениями.

— Это ж наши доблестные вооруженные силы, — заявил Федя. — Это ж наш бравый генералиссимус Сева Нестеров. Ситуация целиком и полностью под нашим контролем. Москва взята под непосредственную, плотную охрану на тот период, пока в Городе не улягутся страсти. Со дня на день толпа начнет осаждать и громить правительственные учреждения, которые наш народ считает главным оплотом прежней порочной системы и гнездом всяческой нечисти. Каких-нибудь несколько дней, и этим ребятам из старого правительства самим надоест сидеть в дерьме, которое сейчас по их милости затопило столицу. В конце концов, не такие уж они безнадежные идиоты. К тому же у них перед глазами светлый идеал общего будущего — наша Москва. Я уже распорядился, чтобы им направили предложение поскорее покончить со всей этой бодягой. Я гарантировал, что и для них в нашем светлом будущем найдется местечко…

Нельзя сказать, чтобы эти доводы Феди Голенищева возбудили в пассажирах дирижабля чрезмерный энтузиазм. По прежнему слышались обеспокоенные реплики.

— Я также распорядился, — продолжал Федя, видя, что публика волнуется, — чтобы в Москву впустили всех наших сторонников, всех членов региональных отделений России, которые пожелают составить своеобразное мирное ополчение. Затем при поддержке армии мы разошлем во все концы своих новых представителей. Они начнут интенсивно внедрять наш прогрессивный опыт на местах. Вдохновляющие лучи Москвы проникнут в каждый темный угол нашей бедной державы…

Мне показалось, что нашего лидера начали утомлять и даже раздражать малодушие и пессимизм приближенных, и он нарочно, как бы в насмешку, с тонкой иронией заговорил подобным псевдопатриотическим тоном.

Затем Федя поощрительно хлопнул по плечу рвущегося в бой Петрушку, предоставив ему развить и дополнить свои тезисы, а сам удалился в специальную кабинку, где располагалась правительственная связь — чтобы заполучить самую свежую информацию с земли и отдать соответствующие распоряжения. А может быть, просто чтобы выдержать паузу.

Петрушка тоже стал убеждать всех, что причин для беспокойства абсолютно никаких. Я с некоторым удивлением обнаружил, что многие его доводы шли вразрез с тем, что я слышал от него буквально несколько минут назад. В частности, он упирал на то, что раскола и противостояния, наметившихся было внутри армии, удалось избежать, что, якобы, все воинские части добровольно объединяются под славным руководством генералиссимуса Севы Нестерова, а из нахлынувших в столицу разношерстных элементов большую часть составляют искренние, хотя и несколько дикие сторонники России, которые просто не умеют выразить своих верноподданнических чувств, — что, мягко говоря, явно не соответствовало действительности и было, конечно, даже не преувеличением, а грубой ложью.