твоя Евгения? — решил Эйрих прояснить подробности.

Гречанку, очень выдавшуюся статью, он сначала не хотел принимать, потому что от римлян и греков одни проблемы, но потом он решил, что уж больно рослая и крепкая баба эта Евгения. Ростом она лишь чуть ниже Альвомира, способна поднять над головой полугодовалого телёнка[74] — багатурские характеристики. Жалко, очень жалко будет с ней расставаться.

— Как заработать денег, говорит… — гигант наморщил лоб и начал вспоминать. — А-а-а, вспомнил, деда! Говорит, что знает, как заработать много денег.

— Я тоже знаю, — усмехнулся Эйрих. — Но всё же, что она предлагает?

— Какой-то мастер в Сирмии, деда… — неуверенно ответил Альвомир.

Было понятно, что в голове у него внятные сведения есть, какая-то идея от жены, но передать её он не может, потому что скорбен разумом.

— Хорошо, когда вернёмся в Верону, я приду к тебе домой на ужин, — пообещал Эйрих. — Там и обсудим.

Лицо гиганта просветлело. Видимо, гречанка сумела достаточно сильно на него повлиять, раз он всерьёз озаботился её предложением. Нужно будет прояснить с ней всё до конца, чтобы наверняка узнать, не возомнила ли она о себе чего-нибудь лишнего.

Эйрих кивнул повеселевшему Альвомиру, которому теперь не надо напрягать голову в попытках объяснения важных вещей, после чего вошёл в свой шатёр.

Альбоина, уже де-факто ставшая женой Эйриха, сейчас находилась в Вероне, где помогала Тиудигото по хозяйству — она окончательно сошла со стези девы щита и на полях сражений ей делать нечего. По этой причине, в эйриховом шатре было пусто и тихо.

Засев за столик с пергаментами, он продолжил работу над периодическим отчётом Сенату, а когда с ним было покончено, уделил время своей «Стратегемате», куда внёс, пока свежи воспоминания, сведения о преимуществах торсионных баллист в весе и о возможностях их применения на осадных башнях. Раздел «Полиоркетика», и без того способный похвастать существенным объёмом, сегодня пополнится дополнительными шестью-семью абзацами ценного текста.

Когда повечерело, прибыл Саварик.

— Всё сделали, претор! — вбежал он в шатёр. — Значит, скоро будем начинать штурм?

— Какой штурм, с ума сошёл? — поднял на него взгляд Эйрих. — Как успехи с проломом?

— Пока никак, — пожал плечами франк. — Стена не поддаётся, хотя уже насчитали девятнадцать или двадцать прямых попаданий. Тот раскол, похоже, был случайностью.

— Надо продолжать долбить стену, — вздохнул Эйрих. — Гарнизон у Рима слишком крупный, чтобы мы могли рассчитывать на успех с осадными башнями и одним недопроломом. Мне нужно три-четыре пробоины в разных местах, а также разрушенные каменные башни на всех возможных направлениях для штурма.

С Равенной уже, как доносила почтовая служба, развёрнутая теперь уже и в Лации, первый консул покончил. Пусть гарнизон был силён, пусть Равенна была очень хорошо укреплена, но стены её были исполнены без применения знаменитого бетона, поэтому легко поддавались камням, запущенным в них из манджаников. Зевта действовал наверняка, поэтому пробил в стенах двенадцать проломов, причём к каждому из них, под покровом ночи и завесой из дыма, подвёл окованные бронзой мосты через ров. Дорого, конечно, но столичный уровень обязывал потратиться.

Естественно, отец действовал в точном соответствии с планом Эйриха, который пребывал в Равенне специально для оценки ситуации и выработки плана штурма, поэтому всё прошло почти без накладок.

Войска первого консула Зевты легко прорвались в город, но дальше начались тяжёлые уличные бои, потому что римляне, получившие в стенах двенадцать возможных направлений атаки, ушли со стен и сделали ставку на оборону улиц. Но Эйрих это предвидел, поэтому заблаговременно настоял, чтобы отец не впутывался в навязываемые лобовые противостояния на узких улицах, а мыслил абстрактно.

Итогом «абстрактного мышления» отца стало то, что римляне не смогли противостоять хаотичным концентрированным ударам, наносимым с произвольных сторон. Тактика римлян оказалась ошибочной, потому что двенадцать проломов оборонять легче, чем получать атаки со всех районов города вокруг императорского дворца.

Баррикады были разрушены, гарнизонные войска не сумели сдержать натиск лучших воинов первого консула, поэтому уже через четыре часа императорский дворец был взят, а выжившие воины римлян сложили оружие. Это был большой успех готского оружия и знаменательная победа, делающая дальнейшее освобождение Италии практически гарантированным.

Подробностей Эйрих ещё не знал, но получил от отца сведения, что Гонорий не панически бежал, а забрал почти всех, кто желал уехать, а также погрузил все мало-мальски весомые ценности. Ещё он поставил наместником Италии Гая Фабия Лелия, комита пеших доместиков, поручив ему держаться за каждый город как за последний.

Равенну Гай Лелий не оборонял, потому что знал, что её обязательно возьмут, но в организации обороны участвовал, что характеризует его не очень хорошо. Затем он, скорее всего, поехал в Рим, где «укрепил лояльность» горожан проверенным способом, организовал оборону и поехал дальше на юг.

«Проверенный способ» — это массовые казни, свидетельства которых можно увидеть на городских стенах. Над крепостными башнями висят десятки тел в пеньковых петлях, а ещё Эйрих встречал сотни относительно свежих висельников вдоль мощёных дорог, ведущих в Рим. Вероятно, малообеспеченный плебс и пролетариат не особо доволен перспективой биться против готов, на весь свет заявляющих о том, что они несут свободу и процветание простым римлянам, поэтому очевидным и единственным методом был террор.

В Равенне отец уже должен был провести положенные казни патрициев и всадников, за сопротивление, а также начать раздачу земель. Земли вокруг города откровенно так себе, болотистая местность, болезнетворные миазмы, лягушки и ряска, но это всё ещё земля, которую можно осушить и привести в благообразный вид. Возможно, придётся тяжело поработать и отвести реку или лучше будет развести её в арыки, чтобы рационально снабдить водой как можно большие площади пашни, но Эйрих знал, что всё это в людских силах и они это сделают. Если их не сокрушат.

В Риме тоже запланированы массовые казни, причём в гораздо больших масштабах, нежели в Равенне, потому что сверхбогатые нобили уехали не все. Единственный их шанс на выживание после штурма — очень быстро или даже заблаговременно стать ростом ниже оси тележного колеса. Можно было избежать этого, сдав город, но они уповали на крепкие стены имени императора Аврелиана…

— Претор, что касательно Фарамонда и остальных франков? — спросил всё ещё стоящий перед столом Саварик.

У франков другой говор, поэтому они понятное «Фарамонд» произносят на странный манер и несколько иначе. Взаимная понятность франкского и готского есть, но уже чувствуется, что языки медленно расходятся. Эйрих подозревал, что раньше у всех племён, пришедших с востока, был один общий язык, но, постепенно, различия накапливались и даже рядом живущие руги уже говорят с непривычным говорком, не говоря уж о франках.

— Сенат сказал своё слово и оно, насколько я знаю, неизменно, — вздохнул Эйрих. —