Живя в Коломне, Венедикт Ерофеев ежедневно думал о Юлии Руновой, пытался через общих знакомых найти адрес её нового местожительства. Никто ничего определённого сказать не мог. Словно она оборвала все нити, ведущие к ней. Наконец, ему удалось достать адрес Юлиной матери.

Рассказывает Юлия Рунова: «Своим внезапным вторжением он очень напугал маму. Ерофеев ей показался очень подозрительной личностью, и мама даже хотела бежать за помощью в милицию. Но потом, успокоившись, всё же сообщила ему, что её дочь “мечется где-то на ветке между Ореховом и Москвой”. И Венедикт стал меня выслеживать на петушковской линии. Однажды в заиндевевшее окно поезда, отправлявшегося на Москву, я вдруг увидела силуэт Ерофеева, бегущего вдоль вагонов. До самой Москвы Венедикт стоит в тамбуре и курит. По прибытии, уже на перроне Курского вокзала, он подошёл ко мне. Я очень спешила по делам, и мы договорились продолжить разговор в пирожковой, недалеко от МЕУ. “Вся кровь во мне остановилась, когда я тебя увидел из тамбура”, — первое что сказал мне Ерофеев при встрече. Мы зашли в пирожковую. “Только ты будешь есть, что я закажу”, — уговаривает меня Венедикт... Он что-то взял, мы о чём-то говорили. Помню только, что он был почему-то недоволен своей учёбой в Коломне. Но мне нужно было уже уезжать, и мы договорились встретиться перед самым Новым годом. В конце декабря мы снова встретились в Москве и тоже около МГУ. Венедикт предложил поехать с ним в Хибины. Я отказалась. И он уехал в Хибины один»4.

Действительно, он приезжал в Кировск один и встретил там Новый год вместе со всей своей семьёй.

После зимней сессии Венедикт Ерофеев затосковал. Сведений о его пребывании в Коломенском педагогическом институте немного. Никакими скандалами он там не отметился. В краткой автобиографии упомянул, что во время учёбы подрабатывал грузчиком продовольственного магазина5. Кое-что удалось собрать о нём авторам первой биографии о писателе «Венедикт Ерофеев: Посторонний».

Вот что вспоминает его однокурсник Михаил Комаров: «В нашей среде он был неожиданным студентом. Нашито все были попроще. По начитанности и эрудиции он был выше нас всех, и другие взгляды на мир... Он не был высокомерным, и все к нему как-то льнули, прислушивались к нему. Он был нацелен на западную литературу и богословов. Ницше, Фихте, Кант... Кто-то ещё, я уже сейчас не помню, мне они вообще не были известны, но он их хорошо знал. Мы далеки от этого были, и он в этом деле нас пытался просвещать. Он был проповедником этой западноевропейской религиозной мысли, если так можно выразиться»6.

6 апреля 1963 года приказом № 42 ректора Коломенского педагогического института Д. Е. Аксёнова Венедикт Ерофеев был отчислен со второго курса историко-филологического факультета «за пропуск занятий без уважительных причин, академическую задолженность и нарушение правил порядка и гигиены в общежитии студентов».

Наступил следующий раунд его противостояния с налаженной системой советского гуманитарного образования. Оставался единственный путь, который когда-то избрал для себя не шибко им любимый Алексей Максимович Горький — хождение в народ и самообразование.

Вадим Тихонов составил ему компанию. Всю весну 1963 года они вместе мотались между Коломной, Владимиром, Павловским Посадом и Орехово-Зуевом в поисках случайных заработков. Не расстались они и позднее. Вадим Тихонов вспоминал: «Когда его выгнали из очередного пединститута, я его устроил к себе на кабельные работы. Мы объездили полстраны, тянули кабель в течение десяти лет примерно. Читали, пили, больше мы ничего не делали»7.

Игорь Авдиев в своих воспоминаниях привносит кое-какие уточнения и убедительные доказательства того, что лучшей работы Венедикту Ерофееву в его положении было не найти: «Десять лет работы в СУСе — Специализированном управлении связи № 5, контора которого находилась в Люберцах, а вагончики с рабочими были разбросаны по всему СэСэСээРу, — это не скитание, а скрывание себя. Коллеги по работе — почти все с тюремно-лагерным стажем. На этой работе не требовали документы, не нужна была строгая постоянная прописка. Тула... Брянск... Белоруссия... года три вокруг Москвы... Однажды выдвинули кандидатуру Венедикта, как опытного уже, дипломированного специалиста, спайщика-симметрировщика на работу в Афганистан. Предложили вступать в Коммунистическую партию. Венедикт Ерофеев размечтался в тот вечер всерьёз: “может, поехать” — вот до чего человек может забыться, но выпил и всё вспомнил. Какая тебе партия, если у тебя прописка последняя у тёти Нюры — временная, ещё павловопосадская, “на срок учёбы”, а приписное свидетельство...»8

Прошёл один год. Обращусь к неизданным воспоминаниям Тамары Васильевны Гущиной: «И вот однажды, теперь уже не помню когда, маме пришло письмо из Орехово-Зуева. Вена спрашивал разрешения, можно ли ему приехать с Юлей Руновой. Дальше следовали уверения, что Юля ей обязательно понравится: “Она в твоём вкусе”. Вена приехал и представил маме стройную, темноволосую, довольно симпатичную девушку: “Мама, познакомься, это Валя Зимакова”. Так он познакомил нас со своей будущей женой. О Юле речи не было, и мама спросить не осмелилась. Валентина всем понравилась. Она познакомилась со всей роднёй, у всех побывала, и своим корректным поведением понравилась даже маме. Мужем и женой они стали после рождения сына»9.

Венедикт Ерофеев любил четверостишия, так называемые «гарики», поэта Игоря Мироновича Губермана. Ими исписаны многие страницы его памятных блокнотов. Приведу одно из них, объясняющее, что происходит с людьми, когда они влюбляются. Не избежал этой участи и герой моей книги:

Эпилог. Рассказ Галины Анатольевны Ерофеевой

о своей свекрови

— Познакомилась я с Валентиной Васильевной Зимаковой, первой женой Венедикта Васильевича, при обстоятельствах, прямо скажем, прозаических. У меня неподалёку от деревни Караваево была ферма, и я расклеила в людных местах объявление, что мне нужен работник. Откликнулся симпатичный молодой человек, за которого я со временем второй раз вышла замуж. Это был Венедикт Венедиктович Ерофеев. Он потом шутил, что женился по объявлению. Тогда у меня и мысли такой не было. Я только что развелась и не собиралась надевать на себя новый хомут.

Того, что среагировавший на моё объявление молодой человек — сын известного писателя, я не знала. Прежде чем брать его на работу, я решила без приглашения зайти к нему в гости и посмотреть, в каких условиях он существует и с кем живёт. Я ещё не знала, что живёт он вдвоём с матерью. Старый деревянный дом я нашла довольно быстро, помогли деревенские.

На мой голос: «Есть ли здесь кто-нибудь?» — вышла моложавая стройная женщина в элегантных чёрных брюках в обтяжку, цветной кофточке и с сигаретой, изящно зажатой между двух удлинённых тонких пальцев. С виду уж точно она не была деревенской бабой. «Как странно, — подумала я, — что делает здесь эта дама из высшего общества, о котором я только наслышана?» А видела я таких дам разве что в заграничных фильмах. Моё первое впечатление от будущей свекрови было ошеломляющим. «Если кто-то сказал бы мне, что она пьянчужка, я не поверила бы».