Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По-прежнему держа ногу на пороге парадного входа, я заметил сверху навес, который подпирали колонны — вроде как у портика стародавних королевских дворцов. И портик украшали резные изваяния наподобие львов, тигров, оленей, антилоп, обезьян, крокодилов, ящериц, мужчин, женщин и проч. Но некоторые части изваяний выкрошились и отпали из-за дождей, потому что были такие же древние, как сам портик. Сквозь пол веранды уже проросли кое-где во многих местах молодые деревья. Оконные рамы, крыша, потолок и проч, были почти полностью изъедены белыми муравьями. А табуретки, скамейки, стулья и столы на веранде были такие старые, что лежали в обломках, или полуразвалившись. И везде виднелись останки насекомых существ. Но главный дом окружали со всех сторон огромные квадратные пристройки, которыми обстраивали когда-то только королевские дворцы. И повсюду возвышались просторные святилища — святилище бога оспы, бога грома, бога железа, речного бога и проч., — в этих святилищах поклонялись богам давным-давно, или много лет назад. По всем таким признакам я распознал дворец могучего некогда короля. Но что случилось с самим королем, который тут жил, я распознать пока не сумел.
А стоны человека из центрального дома — если стоять лицом к входу, то справа — слышались по-прежнему и даже еще ужасней, чем раньше. Поэтому я вошел в дом, и я настороженно пошел направо. И вот я шел с великой осторожностью направо, пока не дошел до большой комнаты. В комнате я остановился и начал пугливо озираться, а потом со страхом и удивлением рассмотрел на полу какого-то человека. Перед ним стояла масляная лампа, а справа в темном углу виднелся изъеденный насекомыми тварями старый стул. Одна ножка у стула была отломана, и поэтому его поставили так, чтоб он опирался в углу на стены.
Но человек-то, к моему изумлению, меня не заметил — хоть я вошел в комнату, не таясь, и стоял прямо над ним, и слышал, как он стонет. Мне, конечно, сразу удалось испуганно приметить, что раньше это был очень красивый человек. А сейчас ему было лет сорок пять, усы с бородой давно не стрижены и доросли до груди — значит, он лежал там на полу с давних пор. В комнате повсюду валялись клочья хлыстов, которыми забичевали тело этого человека до глубоких язв.
Он стонал очень громко и будто его все время держали в огне, так что ему не удавалось меня увидеть из-за великих мучений. Тогда я незамеченно подошел к нему поближе, и я повесил кинжал на плечо, а ружье закинул за спину. И я тихонько хлопнул в ладоши. Сначала он вздрогнул от страха, будто я был истязателем, который мучил его, а потом слегка приподнял голову, как если бы сам он лежал, весь привязанный к полу. А потом замер и приготовился слушать, что я ему скажу. Но мне не удалось выговорить от страха ни одного слова, и он опустил голову на пол — туда же, где она лежала у него, как привязанная, раньше, — и опять начал громко стонать. Я-то надеялся, что он сядет или даже встанет, когда услышит мои хлопки, но ни того, ни другого ему сделать не удалось. И тогда, помолчавши, я тихо его спросил:
— С чего это вы? И почему? И какие мучения заставляют вас так страдать, что вы стонете, будто в огне? — Тут он собрал все свои, силы, и чуть-чуть приподнял голову, и с тяжелым, горестным вздохом удрученно сказал мне печальным и хриплым голосом:
— Да, вы, конечно, правы, когда задаете мне такой вопрос. Но если б вам было известно, какие меня преследуют бедствия, вас не удивили бы мои громкие стоны. — Едва я услышал наконец его голос и понял, что он может, а главное, хочет поведать мне о своих бедствиях, я торопливо шагнул в угол комнаты, прислонил к стене ружье, взял трехногий стул и поставил его перед лежащим человеком. Но стул не выдержал моего веса, когда я на него сел — у меня, признаться, вылетело из головы, что он трехногий, — и мигом повалился, а я грохнулся на пол. Мне пришлось подпереть кое-как этот трехногий стул его четвертой, отломанной давным-давно ногой, и только тогда он меня выдержал, так что я смог на нем сидеть. И вот, сидя на стуле, я тихо сказал:
— Расскажите же мне, пожалуйста, о ваших бедствиях — быть может, я сумею вам помочь.
А человек в ответ сначала только тяжко вздохнул, но потом, после недолгого молчания, сказал:
— Я был королем и хозяином этого дворца, — (того самого дворца, где мы сейчас разговаривали), — а мой отец — могущественный и добрый король — живет в десяти милях отсюда. И вот, когда я был королем этого города, — (вместо которого теснились теперь Безмолвные джунгли), — мне пришло в голову жениться. Моя жена — удивительно красивая женщина, и я любил ее так сильно, что чистосердечно выдал ей все свои тайны. А она оказалась вероломной предательницей, да еще и с могучей, сверхъестественной силой в запасе.
И вот ей открылась моя привычка выпивать перед сном немного вина — пальмового, или бамбукового, или соргового и проч. А я выпивал после женитьбы, как и раньше, не ведая, что у моей жены есть мощное снадобье джу-джу, которое она намешивала в вино, прежде чем принести мне его перед сном. Это снадобье усыпляло меня на всю ночь, или до первого крика петухов поутру, — а если бы петух не прокричал, я не смог бы проснуться много дней напролет. Мне, увы, было неведомо, что моя замечательно красивая жена успешливо смешивала мое вино с мощным снотворным снадобьем несколько лет подряд.
Но однажды в полночь, сидя для отдыха в своем прекрасном старом кресле…
…А надо вам сказать, что я сидел молча. И вот, значит, сидел я молча, а поэтому слышал, как слуги, принимая меня за спящего и заметивши отлучку моей жены куда-то в город, начали горевать, или жаловаться друг другу вслух. При этом один