Мы захвачены водоворотом; разница между моими оппонентами и мной заключается в том, что, вольно или невольно, они рассчитывают, что равновесие между ценами и зарплатами будет достигнуто более или менее автоматически, без чьего-либо вмешательства, то есть на чудо. К сожалению, в прошлом не было ни одного известного прецедента чуда такого рода. Следует четко заявить: выбор стоит между волевым решением остановить инфляцию и принятием бесконечной девальвации франка.

Существует также и политическая сторона проблемы.

Можем ли мы вести Францию по пути к величию, требовать от нее кровавых жертв и бесчисленных усилий и в то же время вести политику во избежание трудностей в финансовой и экономической областях, то есть в сферах, составляющих жизнь и ежедневные заботы каждого француза; политику, неизбежно благоприятствующую разбогатевшим в войну, спекулянтам, торгашам, ударяющую по большинству простых людей, что разрушает в глазах всей нации самые основные духовные ценности и развращает нравы?

Разве при помощи такой политики можно вернуть Францию к работе, восстановить ее производство, внедрить чувство справедливости, понимания и гармонии в экономическую и социальную жизнь страны? Разве сможем мы переделать Францию, щадя эгоистов, выскочек, корыстолюбцев, невольно опираясь на них, глумясь над теми, кто верил, что мы хотим создать настоящую и справедливую Республику?

Чтобы дать иной, чем у меня, ответ на эти вопросы, нужно проникнуться пессимизмом, которого я не разделяю. Говорят, что усталая Франция не вынесет жесткой политики, успев забыть печальный довоенный опыт. Я же не думаю, что она неспособна принять лечение, нацеленное на ее выздоровление. Ее самые молодые, самые здоровые силы требуют этого. Такие меры для получения единодушного одобрения народа должны сопровождаться смелыми реформами, которых ждет вся страна; эти реформы станут противовесом и компенсацией нынешних лишений. Не в надежде ли обойтись без таких глубоких реформ, обмануть чаяния масс и отвратить их от опасных требований, наши социальные консерваторы, известные еще с довоенных времен как самые отъявленные реакционеры, так легко допускают применение тщетных номинальных мер, о которых я говорил выше, и даже иногда толкают на них?

Однако Франция знает, что она больна и эйфория не поможет ей выздороветь. Она знает, что поднимется только после длительных, трудных и мучительных усилий. Она ждет, чтобы ее позвали их совершить. Я убеждаюсь в этом каждый раз, когда мне случается излагать свое мнение, которому я привержен. Я даже полагаю, что среди нас самые пылкие, самые лучшие, наибольшие сторонники де Голля разочарованы молчанием главы правительства по этому поводу.

Мой генерал, я взываю к вам, к вашей прозорливости, вашей несгибаемости, ко всему тому, во что верят в вас французы, примите меры общественного спасения. Я думаю о тех чувствах, что горели в вас в начале войны, когда вы делали последнее усилие, чтобы заставить предпринять те шаги, в которых вы были уверены, что только они спасут Родину. Если напоминаю об этом, то потому, что в душе и сознании я убежден, что страна уже прошла распутье, что больше нельзя медлить ни минуты и оставить того, кто ведет ее прямо к наихудшим раздорам, чтобы пойти за тем, кто поведет ее к гражданскому миру, труду и величию.

Я снимаю с себя ответственность за тяжелые решения, против которых я тщетно восставал; я не могу быть солидарным с мерами, которые считаю пагубными. Я прошу вас освободить меня; у меня больше нет желания оставаться в правительстве, где мое присутствие более не оправдано, поскольку мои настойчивые попытки не смогли убедить моих коллег и я бессилен избежать того, что расцениваю рядом серьезнейших ошибок. Я считаю себя отныне ушедшим в отставку после пятнадцати месяцев работы, в которой единственной моей поддержкой была моя гордость быть вашим соратником. Сегодня я осознаю, что не могу быть вам полезным в вашей миссии; очевидно, что правительство окончательно выбрало путь, противоречащий моему.

Примите, мой генерал, уверения в моем искреннем уважении и привязанности к вам.

Г-н ректор Парижской академии, г-н профессор Ле Бра и г-жа Декомбэ в волнующих выражениях описали роль, которую Парижский университет сыграл во французском Сопротивлении гнету врага, поднимая дух его борцов. Они показали, что эта защита морального духа нации людьми, которые были его гарантами, заложила основу спасения, тогда как предательство этого духа, если бы оно имело место, превратило бы поражение страны в ее окончательный разгром. Ведь если в самом страшном несчастье народ сохраняет надежду, для него еще ничего не потеряно, но его падение неминуемо, если он ее утратил.

Сейчас, когда враг изгнан и близится победа под канонаду орудий освобождения, среди которых есть и наши, чья перекличка звучит с запада до востока Европы, французская мысль возрождается, но не в части самосознания, которое она сохранила и в ужасе тьмы, но в части соприкосновения с деяниями и движениями эпохи, открывающей ей свет свободы. При том разброде в умах и душах, что стал глубинной причиной войны и не исчез с ее окончанием, открываются широкие перспективы для приложения усилий сознания, воли и чувств.

Такую роль должна сыграть французская мысль. Во-первых, она должна дать нации интеллектуальные, духовные, моральные и материальные ориентиры на пути к обновлению. Ей также надлежит вновь распространить на народы всей земли влияние того гуманного и вселенского начала, которое мы оказывали всегда, которое несет всем благо и которое, как мы убеждаемся, ничто не смогло заменить. Наконец, она должна содействовать решению огромной политической, социальной и моральной проблемы нашего времени, заключающейся в спасении и сохранении свободы в той жесткой и воинствующей организации, что механический прогресс навязывает обществу.

В этих усилиях тяжелый труд нашего достойного Парижского университета, уроки его преподавателей, работа его студентов займут первоочередное место. Несмотря на трудности, при которых Университет берется за свою новую и одновременно традиционную задачу, мне кажется, можно сказать, что его роль сегодня еще более завидна, чем когда бы то ни было. Ведь ничто не сравнится с величием долга, выполняемого во имя великого народа и в великую эпоху.

Временное правительство Французской Республики

Постановляет:

Статья Первая. — Комитеты предприятий будут учреждены на всех промышленных или торговых предприятиях независимо от их юридической формы, использующих наемный труд в одном или нескольких подразделениях не менее 100 человек.

В соответствии с решениями министра труда и министра промышленного производства или же других заинтересованных министров, создание комитетов предприятий может быть обязательным с полным или частичным выполнением функций, предусмотренных в статьях 2 и 3, приведенных ниже:

1. на предприятиях, насчитывающих менее 100 наемных работников;