– Пожалуйста, отпусти меня. – Теперь он был готов валяться у нее в ногах, и голос его дрожал, как у ребенка. – Прошу тебя, не делай меня рабом. Только не снова. Не отнимай у меня свободу. Мы обязательно все исправим. Я все исправлю!

Ее гнев чуточку поутих.

– Я ведь тебе верю. Я верю, что ты действительно хочешь все исправить. – Манижа протянула к нему руку, краем рукава вытирая кровь с его глаз. – Теперь тебе будет проще.

– Проще?

– Я знаю, как ты не хотел брать на себя ответственность за новые кровопролития. – Манижа мягко улыбнулась. – Так что я снимаю с тебя эту ответственность. Я понесу ее. Я буду принимать решения. Ты… будешь просто оружием.

Весь смысл того, что она сделала, обрушился на Дару, как груда кирпичей. Он снова попытался сопротивляться.

– Нет, госпожа, пожалуйста, только не это…

Она приложила палец к его губам:

– Я разбужу тебя, когда ты понадобишься. А пока спи, Афшин. Ты выглядишь очень усталым.

Дара провалился в темноту еще до того, как она закончила говорить.

Хирургическим крючком Нари подцепила последнее железное волоконце в шее пациента, свободной рукой придерживая его затылок. Одним точным движением она поймала его за кончик и осторожно потянула, после чего выбросила металл в окровавленный жестяной поддон у ее локтя.

Ее пациент, один из пиратов Физы, попытался заговорить:

– Э… то…

У него заплетался язык, а остекленевшие глаза подернула поволока. Нари напоила его зельем, частично парализующим мускулы, чтобы процедура прошла безопаснее.

– Почти готово, – заверила она его. – Ты большой молодец. Дай-ка проверю…

Нари закрыла глаза, полностью переключаясь на мысленный взор целительницы. Через мгновение его горло словно раскрылось перед ней: мышцы и связки, зримые и незримые одновременно; кости, кровь и ткани, разделившиеся на отдельные элементы. Следы железа исчезли – с проклятым клеймом аль-Мудхиба было покончено.

Малейшим усердием воли Нари залечила рану, наблюдая, как на глазах истерзанная плоть зарастает здоровой кожей. После долгих недель, проведенных без магии, она исцеляла всех, кто только подпускал ее к себе, от поваров с ожогами до солдат, пострадавших на учениях. И не только потому, что долгожданное и полноценное возвращение целительских способностей приносило ей огромное облегчение.

Но еще и потому, что только кипучая деятельность удерживала ее от того, чтобы не рвать на себе волосы и не пытаться спалить океан.

Она снова сосредоточилась, ощутив фантом парализующего зелья, расползшегося по его крови. Нари повелела ему ослабить хватку, хотя заранее предупредила пациента, что потребуется целый день, чтобы зелье полностью вышло из организма.

Она отпустила его.

– Ты здоров и свободен, мой друг. Если почувствуешь боль или онемение в области шеи, возвращайся немедленно, но в остальном, думаю, все должно быть в порядке.

Ее пациент коснулся горла, едва не плача.

– Я уж и не думал, что выпутаюсь из этой кабалы, – признался он, и теперь его слова звучали яснее. – Аль-Мудхиб всегда находил, к чему придраться, чтобы продлить мой срок.

– Что ж, теперь он тебе не страшен. Наверное, до сих пор потрясает где-нибудь кулаком и осыпает проклятиями Физу.

Он загрустил.

– Надеюсь, капитан вернется. Вид у нее, конечно, был уверенный – она даже пригрозила, что выпотрошит нас, если что-то случится с ее кораблем, но… – Он замолчал, возможно, не желая облекать свои страхи в слова.

Нари прекрасно его понимала. Она так удивилась, узнав, что Физа отправилась следом за Али, и не знала, что чувствовать по этому поводу: то ли облегчение, то ли грусть. Физа производила впечатление девушки, которая умела делать правильные ставки, а Нари отчаянно хотелось, чтобы Али выжил. Но в то же время выходило так, что теперь не только он, но и шафитка, к которой Нари прониклась искренней симпатией и, возможно, видела в ней подругу, тоже пропадет без вести.

Заглянул Джамшид:

– Можно мне отвлечь бану Нахиду на несколько минут?

Пациент поклонился:

– Я как раз собирался уходить. Еще раз спасибо, госпожа Нари.

Джамшид пропустил его, после чего вошел в комнату, и его глаза поползли на лоб от удивления при виде разнообразных инструментов и импровизированной аптечки, которую Нари собрала из ингредиентов, стащенных с кухни.

– Быстро ты все тут устроила, – восхищенно протянул он.

– Я обещала Физе и ее команде, когда они нас спасали, что я выну это клеймо из-под их кожи.

Он содрогнулся и опустился на подушку напротив нее.

– Я все еще не могу поверить, что кто-то мог так обойтись с ними.

– А я, увы, даже не удивлена.

Джамшид вздохнул:

– Да, пожалуй, тебя этим не удивишь. Но оставим это… как ты сама, Нари? Мне кажется, ты только и делала, что работала все эти дни. Мне кажется, ты не спала все эти дни.

– Тут многое нужно наверстать, – оправдывалась Нари. – Мне нравится исцелять больных, да и благосклонность народа никогда не бывает лишней. Поверь мне на слово, позиция «не убивайте врачей» не раз спасала нашу семью в период правления Кахтани.

– Отлично. – Он прислонился головой к стене, глядя на нее из-под полуприкрытых век, как будто знал, что ей не понравится, если он будет смотреть ей прямо в глаза. – А если я скажу, что ты забаррикадировалась за стеной из зелий и скальпелей, чтобы избежать столкновений со мной и своими чувствами…

– Я в полном порядке. – Нари выдавила из себя благодушную улыбку. – Честно.

– Опять ты за свое. Зачем ты делаешь такое лицо, как будто я враг, от которого нужно обороняться? Я тебе не враг. Я твоя семья, Нари. Ты можешь поговорить со мной вместо того, чтобы хранить свои бесконечные секреты.

– Неужели? – Она отложила крючок, внезапно рассердившись на его самонадеянные слова. – Почему-то твое поведение никогда не давало мне повода признаться тебе, что я шафитка.

Джамшид глубоко вздохнул:

– Мне очень, очень жаль, честное слово. Я никогда не говорил бы такого о шафитах, если бы…

– Дело не в том, чтобы ты так не говорил. – Нари попыталась унять дрожь в голосе. – Дело в том, чтобы ты так не думал.

Он пристыжено поежился.

– Справедливо. Послушай, я не стану делать вид, будто я понимаю, каково тебе было находиться среди нашего народа и слышать то, что мы говорим о шафитах. Но ты не единственная, кому приходится притворяться другой и вежливо улыбаться, когда власть имущие оскорбляют те части твоей души, которые ты всегда запираешь на семь замков. Мне жаль, что ты мне не доверяешь. Но более того, мне жаль, что я сам вел себя не вызывающим доверия образом.