– Зейнаб, – прошептала она.

Джамшид вскочил на ноги.

– Я возвращаюсь. Поговорю с нашей матерью, заставлю ее образумиться… наверняка это какое-то недопонимание. Ни один Дэв не отдаст другого дэва в рабство ифритам.

Нари подошла к сундуку с реликтами. Она подобрала один из них, рассматривая его в лучах света, льющегося в окна. Свои реликты дэвы вкладывали в амулеты, которые носили на шее. Сделанные всегда из латуни, они отличались невероятным разнообразием форм. Амулет у нее в руках был украшен выпуклыми полумесяцами, окруженными крошечными инкрустированными рубинами. В бороздках запеклась кровь.

Кому ты принадлежал? Одному из дэвов, которые склонились перед Нари, когда Гасан унижал ее в тронном зале? Или, быть может, одному из застенчивых юношей, которых она дразнила в храмовом саду? Жрецу, который копался в пыльных архивах в поисках ее фамильных книг, или мужчине, который угощал ее домашними сладостями, посещая ее в лазарете? А может быть, этот амулет носила аристократка, из числа тех, кто составлял молчаливый кортеж в день свадьбы Нари, образуя тихую, но неприступную линию между их бану Нахидой и сплетничающими джиннами?

Возможно, эти реликты принадлежали коварным аристократам. А возможно, патриотам, или ни тем ни другим. Как бы то ни было, когда Нари смотрела на эти амулеты, она не видела окровавленных кусков латуни. Она видела жизни. Жизни ее народа, такого неоднозначного, сломленного и по-своему нетерпимого, но все-таки ее.

Манижа отняла у них эти жизни. Чтобы преподать урок.

Дара, умоляю, пусть ты окажешься ни при чем. Нари смутно сознавала, что рядом спорят Джамшид и Хацет, но сейчас она видела перед собой не меджлис Шефалы. Она видела Дэвабад в день своего приезда, таинственный волшебный остров, который становился все ближе по мере того, как паром пересекал озеро. Зиккураты и храмы, минареты и башни возвышались над стенами, на которых были высечены лики ее предков.

Добро пожаловать в Дэвабад, бану Нахида. Как ярок и взволнован тогда был Дара. Лишь позже Нари поняла, как он, должно быть, нервничал – ведь в тот день он, по сути, сделал первый робкий шаг на пути к миру, ступив на мост, который, как они оба слишком поздно поняли, оказался слишком непрочным.

Нари вернула реликт на место и закрыла сундук.

– Джамшид, тебе нельзя возвращаться.

Он запнулся посреди перепалки с королевой.

– Это еще почему?

– Что значит «нельзя»? – возмутилась Хацет, повысив голос. – Если он этого не сделает, Зейнаб может умереть.

Нари ответила, смягчив свой тон:

– Ты сама говорила: маловероятно, что она у Манижи. И, скорее всего, это блеф.

– Мне все равно. На этот раз все равно. – Маска осторожной невозмутимости на лице Хацет пошла трещинами. – Из-за Манижи я потеряла мужа, а из-за марида я потеряла сына. Я не потеряю еще и дочь. Если Манижа блефует, то она угадала мое слабое место.

– Я мог бы повлиять на нее, – настаивал Джамшид. – Уговорить ее отпустить Мунтадира и Зейнаб…

– Вы можете просто меня выслушать? – перебила Нари. – Вы думаете, предупреждение Манижи говорит о том, что преимущество на ее стороне, что у нас нет шансов? Но все наоборот. Она в отчаянии. Женщина, с которой я встретилась на крыше дворца, так бы себя не вела. Она убивает дэвов, которых должна склонять на свою сторону. Она потеряла спутника жизни. Она на грани. И если мы поддадимся сейчас, она никогда не остановится. Ее нужно устранять, а не поощрять.

– И как же ты предлагаешь это сделать? – спросила Хацет. – Ты забрала кольцо Сулеймана у моего сына, но не смогла восстановить нашу магию. Джамшид тщетно продолжает искать чуда в текстах Нахид. А Ализейд… – Королева задрожала, вцепившись в подлокотники кресла. – Нет другого джинна его ранга, кто мог бы объединить шафитов, джиннов и Королевскую гвардию. Мы избегали разговоров о том, что для нас значит его потеря, но теперь время пришло. У нас нет реального плана по возвращению Дэвабада.

– И поэтому мы подчиняемся той, рядом с кем Гасан покажется святошей? Так вы предлагаете?

– Мы выживаем, – возразила Хацет. – Мы стараемся делать все возможное, чтобы наши дети, наши семьи и как можно больше наших подданных пережили это, в надежде, что наступит новый день и борьба продолжится. – Она озадаченно посмотрела на Нари: – Я думала, что уж ты-то точно должна меня понять.

Нари все прекрасно понимала, но она сама давно изменилась. Не у всех за спиной стояли влиятельные родственники, которые договорятся об их спасении. Для некоторых отказ от борьбы был непозволительной роскошью.

– Я еду, – повторил Джамшид тише. – Позволь мне поговорить с ней, Нари. У меня больше опыта в политике Дэвабада. Если у меня не…

– Королева Хацет! – Двери распахнулись, и в зал ввалился приказчик Аяанле, падая на колени. – Простите меня, госпожа. Но дело касается вашего отца.

Закончив осмотр, Нари провела пальцами по хрупкому запястью Сеифа и усилием мысли срастила кости под его истончившейся кожей.

– Как он оказался в северной башне? – вопрошала Хацет. – Я ведь тебя предупреждала, что ему сегодня нездоровилось. За ним нужен глаз да глаз, когда он в таком состоянии!

– Мы стараемся, тетя, – досадливо протянул Муса, – но ты же его знаешь, он всегда умудряется улизнуть. Он все бормотал что-то про ангелов, дескать, слышит, как они шепчутся по всему замку.

Нари переступила с ноги на ногу, бережно вправляя старику тощее бедро. Здесь перелом был более простой, чем в запястье, но исцелить его она никак не могла. Капризы старения – атрофия костей и угасающие органы – не устранялись прикосновением Нахиды. Возможно, таким образом Создатель тихонько ставил их на место: кто они такие, чтобы даровать бессмертие?

Она подложила под него небольшую подушку, чтобы ослабить давление.

– Вам придется найти способ не выпускать его из постели. – Нари уже не в первый раз встречалась с Сеифом Шефалой – обаятельным, хитроумным стариком, который сумел завоевать ее расположение, даже витая мыслями на десять лет в прошлом. – Мне очень жаль, королева, но я боюсь, он больше никогда не сможет ходить, даже на короткие расстояния. И его запястье…

Хацет выглядела разбитой.

– Он переписывал стихи своей прабабушки. Устную историю нашей семьи. Это было единственное, что могло привести его в чувство.

Муса взял Хацет за руку:

– Когда ему станет получше, мы можем записывать за ним под диктовку. И мы позаботимся о том, чтобы кто-то из членов семьи находился с ним рядом.

Нари услышала в этом невысказанное «до самого конца». Потому что даже при самом лучшем уходе она не могла обещать, что отец Хацет увидит следующий муссон. И хотя, судя по тому, что она о нем слышала, старик прожил долгую и насыщенную жизнь… это вряд ли облегчит его кончину для убитых горем близких.